считали своими, они были сама доброта и преданность. Они с готовностью приняли Хью Кенби. Он был одним из них, потому что родился меньше чем в десяти лигах от этих мест. Даже его люди, которые прибыли с ним с Юга, постепенно завоевали доверие и расположение местных жителей. Те из приезжих, кто занимался торговлей или знал какое-нибудь ремесло, устроились в ближайшей деревне, остальные взялись налаживать хозяйство на давно заброшенных фермах. Недостаток в Эвистоуне мужчин брачного возраста делал их еще более привлекательными в глазах местных обитателей.
Алиса сумела постоять за себя. Ей удалось справиться с неприязнью матроны, верховодившей на кухне – Моры, матери четырнадцати детей, у которой, по ее собственному выражению, половина обитателей Эвистоуна состояла в родственниках. Это была высокая властная женщина лет под шестьдесят, крепкая, как столетний дуб, и почти такая же толстая.
Одна Санча, несмотря на все попытки добиться расположения челяди, оставалась изгоем. С самого дня ее приезда на нее смотрели с отстраненным любопытством. Она была чужой для них и при этом излишне, на их взгляд, пытлива: задавала вопросы, которые они с трудом могли понять, поскольку говорила странно – в нос.
Не раз Санча видела, как у нее за спиной они передразнивают ее: кулдыкают, зажав большим и указательным пальцами нос, и хихикают.
Изо дня в день обитатели замка следили за каждым ее движением, пялились на нее, как лондонцы на короля Ричарда. Иногда Санча находила этот постоянный интерес челяди к своей персоне забавным, но чаще – утомительным. Как бы то ни было, она терпеливо и с улыбкой сносила его, надеясь, что женщины скоро утолят свое любопытство и она перестанет быть центром их внимания.
Жизнь в Эвистоуне постепенно налаживалась, обретала устойчивый порядок. Каждое утро Санча просыпалась в постели одна. Хью по привычке поднимался очень рано и уходил с Мартином и несколькими из своих людей. Дни он проводил в разных хозяйственных хлопотах или на охоте. Он редко возвращался раньше ужина, и от него пахло свежим ветром и лошадьми.
Обычно, когда солнце уже заглядывало в окно, Алиса входила в спальню, чтобы помочь госпоже одеться. По правде говоря, Санча не нуждалась в посторонней помощи. Она носила простые юбки, которые шнуровались спереди или сбоку и мало чем отличались от тех, в каких ходили служанки, разве что материя была получше да цвет поярче.
Несмотря ни на что, в компании Алисы ей было веселее. Алиса по природе своей была смешлива и вдобавок, как правило, приносила ворох сплетен о слугах. Так Санча узнала имена большей части слуг и их детей и о том, кто с кем в каких отношениях находится.
В то утро Алиса причесала госпожу, и они вместе спустились вниз. В кухне было шумно, толпились женщины: овсяные лепешки еще не поставили в печь. Кроме холодной бараньей похлебки, на завтрак ничего не было. Санча побледнела, когда ей предложили эту похлебку. Она не выносила баранину ни в каком виде. Чем-то, может быть запахом, она напоминала ей влажное шерстяное одеяло. Она скорее согласилась бы съесть свою туфельку.
Она предпочла вчерашнюю лепешку с медом и осталась ждать, пока испечется хлеб. В распахнутые окна влетал свежий ветерок июньского утра, но не мог разогнать кухонного чада и духоты.
Санча, скучая, поглаживала серую полосатую кошку, которая с важным видом вошла в кухню из сада и, подняв хвост трубой, принялась с мурлыканьем тереться о ее ноги. Глянув вниз, Санча увидела белого котенка, последовавшего за кошкой в кухню, – крохотного и тощего, с розовым носиком и мягкой шерсткой. Санча не могла удержаться, взяла его на руки и прижала к груди.
– Какой ты красивый, какой крохотный, – ворковала она. Обернувшись к служанке, бесцельно слонявшейся по кухне, одной из внучек Моры, она сказала: – Принеси немного молока и миску.
Санче пришлось повторить просьбу дважды, медленнее выговаривая слова, прежде чем служанка, крупная, с неровными зубами девочка-подросток по имени Дженн, поняла, чего от нее хотят. Когда старая Мора сообразила, что молоко предназначается для котенка, ее лицо побагровело, как спелая слива.
Алиса вся сжалась, ожидая от нее какой-нибудь грубости, но старуха ограничилась тем, что проводила хмурым взглядом внучку и, ворча, уставилась на плиту, где в большом котле топилось сало. Продолжая ворчать, как надвигающаяся гроза, Мора стукнула поварешкой о край котла, схватила из ивовой корзины, стоявшей сбоку от плиты, пук щепы и швырнула в топку, отчего огонь забушевал с новой силой.
С улицы вошли четыре маленькие девочки и окружили Санчу; у каждой в руках было по котенку, которых они хотели показать ей. Поглаживая котят, Санча ласково заговорила с одной из девочек. Первый раз кто-то из детей подошел к ней, и она была взволнована и счастлива тем, что наконец-то добилась их доверия.
Одна девчушка, с темными глазами и такими же волосами, более стеснительная, чем остальные, держалась позади. Она протянула своего котенка Санче, но не осмеливалась подойти ближе. Она напомнила Санче ее младшую сестру, оставленную на далекой родине. У Санчи сжалось сердце: что-то с ней, где она сейчас? Она молила Бога, чтобы ее не выдали замуж против воли и ей не пришлось, как самой Санче и ее старшей сестре, жить с нелюбимым человеком вдали от родительского дома.
Подняв глаза, Санча увидела, как одна из служанок, ловко орудуя деревянной лопаткой с длинной ручкой, вынимает из печи готовые лепешки. Алиса на рабочем столе разрезала истекающие золотистым ароматным медом соты. Дженн вернулась, неся миску с молоком. Мора снова сердито швырнула пук щепы в топку, и пламя вновь взвилось, треща и сыпя искрами.
Санча осторожно поставила белого котенка на пол и выпрямилась. Какое-то мгновение она не могла понять, отчего Дженн стоит с миской в руках, разинув рот и с выражением испуга на лице. Лишь когда Дженн завопила что есть мочи и выронила миску, она догадалась: случилось что-то ужасное.
Миска стукнулась об пол, к леденящему воплю Дженн присоединился хор отчаянных голосов. Санча мгновенно обернулась и увидела, что самая робкая из девочек пылает, как свечка: рот ее открыт в безумном крике, а по юбке быстро взбираются языки огня.
Мора грохнулась в обморок, остальные женщины вопили, хватаясь друг за дружку и не пытаясь помочь несчастному ребенку. Девочка в панике хлопала себя по юбке и подскакивала на месте. Может быть, она подошла слишком близко к плите или вылетевшая искра попала ей на юбку. Не имело значения, как это произошло, важно было действовать, не теряя времени. Санча схватила девочку в охапку и закутала в свои широкие юбки, сбивая пламя. Когда девочка достаточно успокоилась, чтобы можно было снять с нее обгоревшую одежду, оказалось, что она не успела получить серьезных ожогов.
Столь же быстро и окончательно, как Санча загасила огонь и спасла ребенка, может быть, даже от смерти, изменилось и отношение к ней. С этого дня все в Эвистоуне признали «иностранную госпожу».
