Поскольку отдельных помещений для всех слуг не хватило, некоторых поселили вместе с их господами. Кровати располагались в нишах, отделенные от комнаты занавесями. Самая большая ниша предназначалась благородным гостям, меньшие – слугам.
Хотя их кровать была размером побольше, чем у Гасти, но все же тесновата для двоих и коротковата для Хью. Однако они впервые за несколько дней могли лечь вместе, и его изобретательность вскоре нашла решение обеих проблем. Он был нежен и настойчив. Санча прижалась к нему, стремясь укрыться в его объятиях, забыть хотя бы на время, что должна действовать вопреки воле мужа и тайком от него.
У противоположной стены темной комнаты, в своей нише, Гасти слышала их шепот, их движения, звуки, не оставлявшие сомнений в том, чем они занимаются. Она тоже не спала, мечтая о Донеле, который не мог прийти к ней этой ночью. К тому же она была возбуждена путешествием и невиданной роскошью замка, а за дверью их комнаты не смолкая звучали шаги неугомонных гостей.
Гасти показалось, что она еще не успела уснуть, как громкий стук заставил ее вскочить с постели и, ошеломленную и всклокоченную, поспешить к двери. В комнату, словно бык, ворвался де Энфранвиль, одетый в кожаный камзол без рукавов и кожаные штаны. Со своим оглушительным голосом, высокий и толстый, он, казалось, заполнил всю комнату.
– Ради всего святого, неужели ты еще в постели! – загремел он.
Хью высунул из-за занавеса голову, потом, выпрыгнув из постели, снова появился, быстро задернув за собой полог, оберегая стыдливость Санчи, хотя де Энфранвиль успел заметить сверкнувшее нежное плечо.
– Если б сегодня я не собрался на потеху, то тоже провел бы ночь так же глупо! – Хохот де Энфранвиля сотряс комнату. – Господи! – фыркнул он. – Ты хоть не все силы растратил в постели?
Хью усмехнулся, взъерошил волосы.
– Силенок хватит. А в чем дело?
Гасти подала ему штаны, Хью прислонился плечом к стене и натянул их.
– Мы хотим устроить сегодня хорошую потасовку. Поедешь с нами?
– У меня нет с собой ни кольчуги, ни доспехов, – ответил Хью, завязывая тесемки на рубахе и украдкой зевая. – Да и лошади, подходящей для турнира, тоже нет, – добавил он, подошел к умывальнику, зачерпнул пригоршней воду и плеснул в лицо.
– У меня найдется все, что тебе нужно, – заверил де Энфранвиль. – Поезжай к моему брату. Этот Роберт, черт его дери, так пьян, что на ногах не стоит! Если у нас будет не хватать одного человека, эта грязная свинья де Лаке одержит верх, и тогда над нами будут смеяться до конца дней.
Хью дал согласие, иначе от де Энфранвиля было не отделаться.
– Разве так необходимо ехать с ними? – спросила Санча, когда он кончил одеваться. Она говорила искренне, без всякой задней мысли. Хотя, если он поедет на турнир, у нее появится возможность встретиться и поговорить с Ги. Санча, однако, не представляла, как Ги сможет найти ее. Особенно когда Хью сказал, что хочет, чтобы она пошла посмотреть на турнир вместе с сестрами де Энфранвиля.
– Боюсь, мне не стоит туда идти, – ответила Санча с постели. – Что, если тебя ранят? – Мне будет приятно, если ты придешь.
В конце концов Санча пообещала прийти, и, когда он, просунув голову за занавес, наклонился, чтобы поцеловать ее, она с готовностью подставила губы.
Как только Хью ушел, Санча поспешно встала. Но едва босые ноги коснулись пола, голова у нее закружилась и к горлу подкатила тошнота. Она вся дрожала, не в силах произнести ни слова. Гасти бросилась к ней с судном; с перепугу ей тоже чуть не стало плохо. Санчу рвало до тех пор, пока от спазмов у нее не заболело все внутри. Только когда ей полегчало, она заметила, что Гасти смотрит понимающим взглядом, и почувствовала неловкость. Но не своей наготы она застеснялась, а округлившегося и выступающего живота, который, к ее ужасу, казалось, еще больше вырос с вечера.
Санча, которая долго отказывалась верить очевидному, вдруг не выдержала. Слишком многое сразу навалилось на ее хрупкие плечи. Не обращая внимания на стоявшую с глупым видом Гасти, она упала на кровать и, уткнувшись лицом в ладони, горько зарыдала. Не то чтобы она не хотела ребенка, одно время она неустанно молила Бога, чтобы он послал ей дитя.
Но сейчас она не могла себе позволить думать о чем-то еще, кроме клятвы, данной маленькой Мадам. Не могла она оставить ее в беде, чего бы ей это ни стоило. Громадным усилием воли Санча взяла себя в руки и заставила Гасти поклясться, что та никому не скажет о происшедшем. Гасти можно было верить, потому что, несмотря на внушительный вид, она была богобоязлива и труслива в отличие от маленькой шустрой Алисы.
Сестры де Энфранвиля были очень приветливы с Санчей. Легкая беседа с ними развлекла и успокоила ее. Вместе с толпами людей из замка они не спеша направились к месту, где должен был состояться рыцарский турнир. По пути дамы миновали ярмарку, поразившую их разнообразием товара и всякими диковинами, и решили, что назавтра непременно вернутся туда.
У турнирной арены народу было вдесятеро больше, чем гостей в замке. Развевались флаги, блестели на солнце недавно возведенные трибуны для зрителей.
Перед началом рыцарских схваток юные оруженосцы состязались в метании копья. Пришпоривая лошадь, они мчались к вертящейся на шесте деревянной фигуре с тупым мечом и старались поразить ее в метку на груди. Если копье летело в сторону от метки, что случалось чаще всего, деревянная фигура, которую удар заставлял вертеться быстрее, вышибала их из седла на потеху публике.
Старшая из сестер де Энфранвиля отказалась карабкаться на трибуну.
– Это так высоко! И потом, вид у нее какой-то ненадежный, того и гляди развалится, – сказала она презрительно.
Санча и одна из младших сестер де Энфранвиля остались с ней и уселись в нижнем ряду.
– Здесь, по крайней мере, я чувствую землю под ногами, – сказала пожилая дама, удовлетворенно улыбаясь.
Медное солнце поднялось выше облаков, быстро летевших по сентябрьскому небу. Ощутимо
