— А зря.
В него уперся тусклый, немигающий взгляд ее карих глаз. Джо прекрасно понимал: она все видит — каждое его движение, каждую мелочь, даже как у него волосы на голове шевелятся. Если он попытается нажать на курок, она поймет это по тому, как напрягутся мышцы рук. И тут же выстрелит сама. Даже если ему повезет и он выпустит пулю первым, замертво все равно свалятся они оба.
— Брось пистолет и уходи, не оглядываясь, — сказала Лили.
— Не могу.
— Все кончено, Джо.
Она первый раз назвала его так, просто по имени, как старого знакомого. Не «Джо Райли» и не «приятель», или там «дружок», или «придурок». Она сказала просто «Джо», почти что нежно.
Он не знал, как поступить. Он проделал такую работу, столько месяцев потратил на то, чтобы ее вычислить. Если упустить Лили сейчас, второй раз ему ее не найти. А это значит, что он никогда не сможет поквитаться с Сэмом Килианом и теми, кто поверил, что он виноват, и стал сторониться его.
Пистолет дрогнул в его руке. Он просто не мог нажать на курок, не мог выстрелить, глядя в ее напряженное, прекрасное лицо. Он не хочет стрелять, а значит, он в ее руках. Делать нечего, надо уходить.
Он опустил руку, направил пистолет в пол. Потом развернулся и встал в проходе прямо перед ней. Лили медленно навела на него дуло «Глока». Самое время для последнего слова.
Страх встал комом в горле, но он произнес:
— Я хочу вернуть свою старую жизнь.
В ответ Лили прицелилась и выстрелила.
Руку пронзила резкая боль, Джо выронил пистолет — он отлетел на кухню. Он прижал раненую руку к груди.
— Господи, зачем ты это сделала? — проговорил он сквозь зубы.
Лили снова направила пистолет прямо на него. Больше в ее позе не изменилось ничего.
— Я же велела тебе
Она направилась к нему, дошла до трупов и остановилась.
— Отойди. В кухню.
Джо послушался. Она шла за ним, не приближаясь больше чем на три метра.
— Садись.
Джо сел на тот же стул, на который его усадили братья Верноны. Стул стоял спинкой к столу. Джо оказался к ней лицом. Она вошла в кухню, приблизилась.
— Твою старую жизнь нельзя вернуть, — сказала она. — Даже если бы я согласилась тебе помочь. Слишком много событий. Слишком много трупов. Предательство напарника. Твоя жизнь уже не может быть прежней, хочешь ты этого или нет. Надо двигаться дальше.
Джо чувствовал, как теплая кровь из простреленной руки пропитывает рубашку и та липнет к телу.
— Все еще можно исправить, — сказал он. — Вернуться и...
— Нет Джо, — и опять его имя прозвучало в ее устах необычно ласково, — нет, все кончено.
Он посмотрел ей в глаза, пытаясь поймать ощущение влечения к этой женщине, которое он испытывал раньше. Он никак не мог понять, что она чувствует к нему, — слишком многое в их общении строилось на блефе и насмешках. Он — последний свидетель. Неужели она его прикончит?
— Ты не можешь меня убить, — сказал он. — Я ведь тебе нравлюсь.
Она улыбнулась — в сердце у Джо проснулась надежда.
— Я не хочу тебя убивать. Но еще я не хочу, чтобы ты продолжал меня преследовать.
С этими словами она хладнокровно прострелила ему левую ступню.
Джо взвыл и весь скрючился от боли. Горячая кровь мгновенно заполнила ботинок и хлынула через край.
Он практически уткнулся лицом в колени и обхватил раненую ногу руками. Волна боли прошла по всему телу, голова закружилась. В его мозгу промелькнуло, что его затылок сейчас как раз открыт, и ей ничего не стоит убить его. Прямо хоть вешай табличку «Открывать здесь». Ничего не поделаешь. Если он поднимет голову, то просто грохнется в обморок.
Он открыл глаза. Вокруг левой ноги растекалась лужа крови. Чуть поодаль он увидел пыльные носки ее ботинок. Он приподнял голову, заглянул ей в глаза, пытаясь разглядеть в ней хоть каплю жалости.
Свободной рукой она толкнула его и заставила сесть прямо.
— Боже мой, сколько же еще дырок ты собираешься во мне проделать?
Горячее дуло пистолета уперлось прямо в грудь, туда, где сердце — оно так и замерло от этого прикосновения.
Лили наклонилась к нему и достала из кармана его брюк ключи от машины. Связка повисла на ее указательном пальце.
— Мне понадобится твоя машина.
—
— Твоя машина все равно тебе не понадобится, — сказала Лили. — Тебя увезут отсюда на «скорой».
Тут она снова его удивила. Она наклонилась к нему вплотную и, не отводя пистолета от его груди, поцеловала прямо в губы.
Это был долгий и крепкий поцелуй, такой горячий, что у Джо перехватило дыхание.
Но вот она уже выпрямилась, протерла рот рукой, одарила его последней загадочной улыбкой. А потом просто развернулась и ушла, не оглядываясь.
Глава 62
В разговоре с полицией о поцелуе Джо умолчал. Во-первых, это было чем-то слишком интимным. А во-вторых, кто, черт подери, ему поверит?
Остальное он рассказал во всех подробностях, включая тот факт, что он сам застрелил Норма Вернона выстрелом в спину. Баллистическая экспертиза так или иначе показала бы, что выстрел был произведен именно из его табельного револьвера, который отбросил в сторону Хай, когда пошел на разведку, вооружившись собственным пистолетом. И потом, на этом револьвере полно его отпечатков. Так что лучше уж сразу выложить все карты на стол.
Он начал говорить еще по дороге в больницу, в машине, которую выслала за ним служба спасения 911. Он позвонил туда сам и сказал, что располагает информацией по нескольким убийствам, помимо тех, которые были совершены в доме братьев Вернонов. Он так и говорил без остановки, до самых дверей в операционную.
Продолжить рассказ пришлось уже в понедельник вечером. Он очнулся от наркоза и увидел детектива Сьюзан Пайн — она сидела в его белоснежной палате и грызла ногти. Джо подумал, что, может, она над ним сжалится и даст передохнуть. Все-таки он бывший полицейский, его буквально только-только сняли с операционного стола, из него выковыряли две пули. Он определенно заслуживал сочувствия. Но Пайн была непреклонна — она хотела услышать все в мельчайших подробностях, даже если потребуется сидеть у его постели ночь напролет.
Он поведал ей и ее напарнику — болезненного вида старичку — все как было, причем целых три раза. Он не стал упоминать Сэма Килиана, не стал делиться тем, что узнал о смерти Бенни Барроуза. Надо было сначала продумать, что делать со всей этой информацией. И еще он не сказал о поцелуе. Зато выложил остальное.
Он признался в целой куче преступлений: угрозах, избиении, вмешательстве в дела следствия, пособничестве преступнику, в том, что выдавал себя за офицера полиции, — и еще черт знает в чем. Но Пайн интересовало только самое серьезное из них — убийство Норма Вернона. Она без особого энтузиазма выслушала его дикие истории о Муки и Дэлберте, о Лумисе, о Марти Холгуине, задала пару уточняющих вопросов — записала все на диктофон. Напарник ее так и молчал как рыба.
Теперь настала очередь Пайн; она постоянно возвращалась в разговоре к перестрелке в доме братьев
