Варвара Карповна зло взглянула на своего жениха и густо покраснела.
— Что вы этим хотите сказать? — резко спросила она.
— Этим? Об этом? — Горбун сделал паузу, и Ожогин, Грязнов, да и все остальные почувствовали, что неизбежен скандал. Но горбун спохватился: — Об этом я пока ничего не скажу, я окажу совершенно о другом. — Горбун погрозил пальцем и дружелюбно улыбнулся Ожогину. — Вы думаете, я вас не узнал? И вас тоже, — он сделал кивок в сторону Грязнова. — Обоих узнал, как вы только вошли. Господа! — обратился горбун ко всем. — Эти джентльмены предали меня. Да! Буквально-таки предали и отдали в руки гестаповцам. — У всех лица вытянулись. Все с недоумением и любопытством смотрели то на Ожогина и Грязнова, то на горбуна. А он продолжал: — Вот тогда мы и познакомились. Своя своих не познаша, как говорит древняя славянская пословица. А вы, конечно, были удивлены, встретив меня здесь? Думали, что я и вправду коммунист?
— Я даже и не подозревал, что это вы, — нашелся Ожогин.
— И я бы никогда не подумал, — добавил Грязнов, понявший тактику друга.
— Это возможно. Мне они так обработали физиономию, что, заглянув в зеркало, я сам испугался. Но я вас запомнил...
— В чем дело? Что произошло? — раздались голоса.
Горбун добросовестно рассказал обо всем, начиная с того, как получил инструктаж Гунке, как попал в дом, где жили Ожогин и Грязнов, затем в диван, и чем все кончилось.
— Молодцы! — одобрительно сказал Изволин, и все согласились с этим.
— Ничего не понимаю! Хоть убейте! — сказала Матрена Силантьевна.
Горбун махнул рукой. Не понимает, и не надо. Воспользовавшись тем, что Варвара Карповна вышла из комнаты, он подсел к Ожогину и тихо сказал:
— А ведь здорово получилось! — Он достал красивый, мягкой кожи портсигар, закурил и положил его на стол. — Но, не спохватись вы во-время и не притащи этого Юргенса, вы бы у Гунке не выкрутились. Ей-богу! Он не любит эсэсовцев, а те его. Они на ножах. И Юргенс бы вас не отбил. Нет, нет, уж поверьте мне, — он прижал руку к груди и закивал головой.
Никита Родионович взял положенный горбуном на стол портсигар. Его удивила эластичность кожи.
— Я понимаю, к чему тут дело клонится, — горбун кивнул головой в сторону.
— Вы о чем?
— О Варваре Карповне.
— А при чем здесь я?
Этого горбун не знает. Это не его дело. Он просто хочет по-дружески предупредить: кто будет близок с ней и добьется ее взаимности, тот может иметь большие неприятности от следователя гестапо Родэ. Это точно. Он бы давно женился на Варваре, но Родэ — серьезное препятствие. Его не обойти никак...
Ожогин с досадой пожал плечами. Все, услышанное здесь, претило ему. К счастью, разговор на этом прервался. Возвратилась Варвара Карповна и, заметив в руках Никиты Родионовича портсигар, бросила своему жениху:
— Зачем вы вытащили эту гадость? Да еще суете всем в руки! Ведь это не всем нравится. Я лично терпеть этого не могу!
Горбун хихикнул.
Никита Родионович с удивлением посмотрел на Варвару Карповну.
— Только потому, что он сделан из человеческой кожи? — опросил горбун. — Какие предрассудки!
Ожогин, невольно вздрогнув, уронил портсигар на стол.
— Да! Да! Да! Именно потому! — резко сказала Варвара Карповна. — Это гадость!
— Хм! Не понимаю, — возразил горбун. — И вам тоже неприятно? — спросил он Ожогина.
— Да! Я брезглив.
Горбун поднял плечи, отчего стал еще меньше. Эта подарок начальника гестапо Гунке. Ему прислали их целую партию. Нужно отдать немцам справедливость, они — молодцы. Не только уничтожают евреев, но еще на все сто процентов используют их остатки. Зачем пропадать добру? Гунке показывал ему разнообразные изделия из кожи, из волос.
— Карп! — раздался зычный голос Матрены Силантьевны.
Опьяневший Трясучкин спал, положив голову на стол. От крика он вскочил, покачнувшись, схватился за скатерть, но не удержался и повалился на спину, потянув за собой скатерть и все, что было на ней. Матрена Силантьевна разразилась потоком бранных слов и бросилась к мужу.
Гости, не прощаясь, направились к двери. Лишь Варвара Карповна не смутилась: она успела сказать Ожогину, что скоро будет день её рождения и что Ожогин должен быть обязательно.
Попрощавшись в коридоре с Денисом Макаровичем, друзья вышли на улицу. Стало сразу легче, словно с сердца свалилась большая тяжесть.
Надо было решить: сообщить о горбуне Юргенсу или умолчать. Ожогин и Грязнов долго думали и пришли к выводу, что гестаповского доносчика следует основательно проучить.
За час до занятий Ожогин позвонил по телефону Юргенсу и доложил, что есть необходимость видеть его лично. Юргенс разрешил зайти.
— Опять чрезвычайное происшествие? — встретил он вопросом Никиту Родионовича.
— Продолжение чрезвычайного происшествия... — ответил Ожогин.
— Вторая серия? — уже не скрывая иронии в голосе, опросил Юргенс.
— Что-то вроде этого.
— Слушаю. Выкладывайте.
— Горбатый коммунист, оказавшийся в нашем доме и арестованный по вашему приказанию, как опасный преступник, сейчас на свободе...
— Что-о-о!? — заревел Юргенс, и кровь прилила к его лицу. — Где вы его могли видеть?
Ожогин рассказал, что встреча с горбуном произошла совершенно случайно в доме знакомого им столяра городской управы Трясучкина. Но дело не в этом. Выяснилось, что он не коммунист, а сотрудник какого-то Гунке, по заданию которого и действовал.
— Идиоты!.. — буркнул Юргенс.
Ожогин добавил, что о своей связи с гестапо горбун говорил в присутствии Трясучкина, его жены, дочери и подруги дочери. Ожогина и Грязнова горбун теперь считает своими и нет никакой гарантии, что не будет повсюду болтать о них. Ожогин и Грязнов не могут быть уверены в том, что сумеют при таких обстоятельствах сохранить в тайне свои отношения с Юргенсом.
— Ясно! Довольно! — прервал Юргенс Никиту Родионовича.
— Мы полагаем, что поступили правильно, решив тотчас доложить вам об этом, — вновь начал Ожогин.
— И впредь делайте точно так же, — одобрил Юргенс. — Кстати! Вы не знаете хотя бы фамилии этого мерзавца?
— К сожалению, не поинтересовались, — ответил Ожогин.
9
С утра неожиданно запорошил мелкий снежок. Он ложился ровным покрывалом на оголенные ветви деревьев, на грязные, усыпанные бурыми листьями улицы, на крыши домов. Город стал неузнаваем. Он будто помолодел, преобразился.
Поглядывая в окно, Грязнов радостно потирал руки. Вот она и зима. По-юношески взволнованно встречал всякое изменение в природе Андрей. Ему хотелось двигаться, смеяться. Когда он увидел в окно идущею Изволина, мальчишеский задор окончательно овладел им, и Андрей стремглав выскочил на крыльцо.
— К нам, Денис Макарович?
— А то куда же еще, — ответил улыбающийся Изволин, — конечно, к вам.
