Теперь нужно объяснить, почему или за что я обрушил на ваши головы эту массу вроде бы ненужной информации. Дело в том, что это одна из немногих тем, которые занимают меня настолько, что я практически перестаю слышать чужие мысли. Это почти то же, что заткнуть уши, стоя неподалеку от автобана. Меня всегда удивляло, о чем же люди столько и абсолютно без толку думают. На улицах сплошной шум от мыслей. Там, где народа много, — гул, а если все думают об одном и том же, получается чудовищный канон[36], переходящий в какофонию.
В соседнее кресло буквально упала яркая блондинка, и меня обдал ворох ее мыслей, выглядящих приблизительно следующим образом:
— Интересный тип у иллюминатора… К счастью, здесь чистенько… А он довольно симпатичный, какие губы… Как он находит меня? Пристегнуть ремни, этого еще не хватало… Как мой бюст в таком освещении и под таким утлом… О Господи! По-моему, я забыла дома крем, что я буду делать, если не найду его… Нужно успеть хорошо загореть… Какой противный толстяк с широким кольцом на влажных пальцах, как можно выйти за такого замуж… Интересно, а что думает обо мне этот тип…
И вот так все время, если не уйти в спасительные мысли. Воистину «ни сна, ни отдыха». А что же, собственно, о ней думать: вечная туристка, дочь вполне обеспеченных родителей, везде ищущая и находящая то, к чему привыкла: комфорт, косметика, кавалеры — ККК. Типичная представительница поколения, решившего, что бюстгальтер — абсолютно ненужная и несущественная часть туалета, юбка — анахронизм, а естественный запах тела — преступление против человечества. В этот момент я как раз уловил ее аромат. В конце концов, я тоже отношусь к этому поколению. Кроме всего прочего, в ней около 172 см, и мы по всем экстерьерным признакам идеально подходим друг другу.
Я совершенно несерьезно пытаюсь внушить ей эту нехитрую идею и с определенным удовольствием чувствую в сутолоке ее мыслей, точнее их обрывков, нарастающий интерес к своей скромной персоне. Тем не менее, это удар ниже пояса. Я перестал заниматься подобными глупостями, когда убедился, что в отношениях с прекрасной половиной рода человеческого можно вполне обойтись без парапсихологии…
В прессе как-то мелькнуло сообщение о том, что дядя Иеремия сделал набросок одной из своих известных работ на салфетке, сидя за праздничным столом. Это правда. Серба к тому времени уже давно не было в живых, а бабуле исполнялось не то 66, не то 68 лет, точно не помню. Дядя Иеремия, как я уже отмечал, человек со странностями, но к тому времени уже зарабатывал неплохо, что не могло не повлиять на его рейтинг в семье, говоря современным языком. Родичи по инерции продолжали удивляться, как он может разбираться в финансовых делах, но после истории с акциями какой-то компании, которые он сбыл на бирже втрое дороже номинала, хотя уже распространились слухи о скором крахе фирмы, удивление уступило место почтительности. Человек чаще всего боится того, чего не понимает.
Так вот, у бабули в доме часто происходили любопытные и странные вещи: то военный френч покойного серба летал ночью по комнате, как утверждала тетя Моника, урожденная Мейо, со своим жутким эльзасским акцентом, то кастрюля среди ночи вываливалась из кухонного шкафа… Бабушка в такие дни бывала весела и вспоминала множество забавных историй. Тогда мы съехались на очередной день рождения и все уже сидели за столом, когда дядя Иеремия неожиданно заорал, схватил салфетку и, едва не свалив супругу, опрометью бросился в сад.
Мы не обратили особого внимания на эту эскападу, просто привыкли, такое частенько случалось и ранее. К тому времени, когда подрастающее поколение уже приступило к клубничному желе и мороженому, беглец с победным видом возвратился за стол, будто драгоценность, неся перед собой исписанную, словно иероглифами, салфетку. Он взмахнул ею, как флагом, а та чудом выпорхнула из его рук, одним плавным рывком, словно движимая неслышным порывом ветра, пересекла комнату и вылетела вон через широко распахнутое окно. Именинница смотрела на это странным, диковатым взглядом, запомнившимся мне с детства, а я впервые в жизни отчетливо понял, что подумала тетя Моника, урожденная Мейо.
«Господи, — подумала она, — ради всего святого, излечи этого придурка…»
А тот, кого мысленно назвали придурком, в голос причитая, продирался сквозь колючие кусты роз за своей бесценной салфеткой. Говоря между нами, именно эта работа принесла дяде Иеремии широкую известность в математическом мире, а тете Монике — манто из шиншиллы… Вот с тех пор я и говорю: «Господи, ради всего святого, избави от недругов и завистников этого удивительного человека». Я люблю дядю Иеремию.
— Этот проклятый аэрозоль не действует. Я вспотела… Интересно, как долго мы будем лететь, я все забыла… Главное — позвонить домой, они вечно сходят с ума… Этот тип такой интересный, а соня. С ним рядом очаровательная блондинка, а он спит! Любой другой на его месте уже двадцать раз попытался бы познакомиться. Как я выгляжу с его стороны, интересно…
Я понял, что мысли о дяде Иеремии на какое-то время перестали спасать. В этой алюминиевой коробке, как в любом замкнутом пространстве, было очень тяжело абстрагироваться от окружающей действительности и назойливых чужих мыслей.
— Нет-нет, я не сплю, — с тоской пробормотал я, — спать, не обращая внимания на столь очаровательную попутчицу, почти преступление…
И сразу же раскаялся в содеянном, она же глупа, как курица. Но… Разговор заведен, и мы набираем высоту в самолете, ищем общие интересы.
Спустя два часа я уже знал, что она чувствует, если это происходит днем, и почему она предпочитает заниматься этим ночью. Сколько сотен акров виноградников у ее отца, и какой автомобиль ей подарили на последний День рождения. Почему она предпочитает голубоглазых брюнетов кареглазым блондинам, и что ей необходимо прибавить полдюйма в бедрах и полтора на уровне бюста. Кроме того, я оказался посвящен в то, как ее зловредная кузина попыталась отбить у нее парня, за что едва не поплатилась своими волосами, которыми она так гордится, а парень (недоносок, по определению моей спутницы) остался на бобах…
Меня спасла стюардесса. Ужин отвлек мою соседку. Роль благодарного, вечно поддакивающего слушателя мне к тому времени смертельно наскучила. Я отдал должное салату, курятине и запил все это белым вином. В тот момент, когда кровь, как говаривал мой кузен-врач, прилила к желудку и кишечнику, а мозг, естественно, попал в состояние… (ну, в общем, в какое-то состояние, когда с мыслями скудновато, запамятовал термин, что-то с ги-по), я погрузился в сон.
Так как меня не пытались вывести из этого восхитительного, блаженного состояния разговором, я предположил, что и с хорошенькой, хотя и пустой головкой моей соседки происходит та же самая пертурбация.
Видимо, в эти секунды произошло нечто, о чем я, собственно, хочу рассказать. Мне как раз снился предок, второй женой которого была дама из Индии со сложным именем, когда самолет встряхнуло, двигатели, словно заговоренные, умолкли и мы в тряской и страшной тишине стали катастрофически терять скорость. Мы падали… Моя милая соседка подумала нечто конкретное, короткое, но уж совсем непечатное. Самолет затрясло, после крутого виража мы ощутили несильный удар, затем тряска, сопровождаемая скрежетом, усилилась, и мы наконец замерли.
Молочно-белый туман за стеклами иллюминаторов поредел, показались ангароподобные строения, зеленая трава вдоль серого бетона. Приземлились, однако, чудно. Только тут я с удивлением понял, что панике, которая совершенно естественна в такой ситуации, мы не поддались. Напротив, особенно после полной остановки, в салоне воцарилось неожиданно приподнятое настроение. Самолет на сломанных шасси стоял посреди неизвестно откуда взявшейся полосы. Альтиметры указывали высоту в две с половиной тысячи метров, и после открытия люков воздух оказался свежим, разреженным и чистым.
Мы быстро разобрали чемоданы. Я с огорчением убедился, что в дополнение к своему более чем скромному дипломату мне придется тащить невероятных размеров чемодан-шкаф своей спутницы. Мы уже начали разбиваться на команды под руководством наших доблестных летчиков, когда появились эти типы. В общем, они не были людьми, это было ясно, хотя сказать, в чем отличие, я не смог ни тогда, не могу и сейчас. Один из нас, как оказалось, неплохо рисует, но то, что он изобразил на страничках походного альбома, было людьми, а это… Не могу я объяснить, но не люди в том понимании, которое мы вкладываем в это слово.
Подошедшие не разговаривали между собой, но я их четко понимал. Они сразу это уловили и выделили меня из группы. Один из хозяев, несколько странно по нашим представлениям одетый, довольно громко, хотя поначалу и не совсем уверенно, обратился к нам.
