— Да, трудную жизнь не полюбишь с первого взгляда, — с некоторым смущением ответил Леонид. — Для этого нужно время.
— И только? — спросила Светлана.
— И желание полюбить ее.
— Я полюблю все, что ты любишь! — клятвенно произнесла Светлана. — Я обещаю!
Они вышли к дороге и остановились. Только здесь Светлана заметила, что Хмельно стоит совсем недалеко и бесцеремонно наблюдает за ними. В первое мгновение Светлана застыдилась, как всегда, когда кто-либо видел ее вместе с Леонидом, и готова была убежать, не простившись с ним, но вдруг оглушающе шумное, гневное чувство к Хмельно остановило ее и прибавило сил.
«Бесстыжие, бесстыжие глаза! — мысленно прокричала она Хмельно. — Ослепнуть тебе, бесстыжая!» Затем Светлина круто повернулась к Леониду и, по всегдашней своей привычке, посмотрела ему прямо в глаза, посмотрела с мольбой и надеждой. Ей было очень стыдно, и все же ей всем существом хотелось, чтобы Леонид понял ее и на виду у Хмелько поцеловал. И когда Леонид, ошеломленный взглядом Светланы, порывисто прижал ее к себе и, не раздумывая, крепко поцеловал в губы, все ее лицо враз облилось счастливыми слезами…
Потом Леонид некоторое время держал запрокинутую голову Светланы на своей руке и смотрел в ее лицо. Ему было приятно, что она плачет, потому что это тоже было ее любовью.
Никогда еще не было Леониду так тягостно расставаться со Светланой, как в этот раз. Ни о чем не думая, а только ужасаясь своему чувству, он сел в седло и дал Соколику полную волю. Тот как угорелый рванулся вперед, точно догадываясь, что хозяину при его состоянии надо лететь без памяти далеко-далеко, не видя ни земли, ни неба…
Его окликнула и остановила Хмелько.
— Куда же вы… во весь опор? — спросила она весело и лукаво, выравнивая своего маштака ухо в ухо с Соколиком. — А если яма? Не боитесь?
— Ничего! — отозвался Леонид.
— Ох-хо-хо! — притворно вздохнула Хмелько, искоса улыбчиво взглянув на Леонида. — Завидки берут!
— А ведь подглядывать-то неприлично, — пробурчал Леонид..
— Что там подглядывать! На всю степь видно было!
— Да и что вас завидки-то берут? Вам можно жить без зависти.
— Серьезно — встрепенулась в седле Хмелько. — Вы так думаете? Нет, ничего не выходит! Не везет мне в жизни1
— Не везет, а на вид — счастливее других.
— Ой, что вы, я только жду свое счастье!
— И давно ждете? — с иронией спросил Леонид.
— Давно.
— И всегда с таким видом?
— Всегда.
— Что же с вами будет, когда дождетесь?
Хмелько внезапно прыснула, едва не вывалившись при этом из седла, и залилась молодым, заразительным, беспечным смехом. Немного погодя она попыталась было сдержаться, но, видя, что Леонид остается серьезным, залилась еще неудержимее. «Какая ей целина! — с неудовольствием подумал в это время Леонид. — Ей только бы хаханьки!» Хмелько вдруг смолкла, сорвала с головы шапку, повесила ее вместе с поводом на луку седла и несколькими быстрыми движениями пухленьких пальцев перетряхнула и рассыпала, как надо, по воротнику шубки свои крупные золотистые кудри. Затем она платочком осторожно убрала слезинки из уголков глаз, точно боясь касаться их нежной синевы, и некоторое время, не надевая шапки, вероятно думая о чем-то, ехала молча. В эти минуты она попыталась было сделать строгим свое необычайно оживленное, сияющее молодостью, улыбчивое лицо с веселой, лукавой и, красивой ямочкой на правой щеке. Но такая попытка была, очевидно, напрасной, и Хмелько, расставаясь со своей мыслью, нетяжко вздохнула и спросила:
— Неужели у меня легкомысленный вид?
— Очень, — вполне серьезно ответил Леонид.
— Думаете, я обижусь на вас? — спросила Хмелько. — Нет. Мне это уже говорили. Что поделаешь! — вздохнула она. — Характер у меня такой: степной.
Невольно увлекаясь узнаванием беспечно-веселой казачки, Леонид иронически улыбнулся и спросил:
— Что ж это вы, даже в родной кубанской степи не нашли свое счастье?
— Не нашла! — с озорной улыбочкой ответила Хмелько. — Счастье, оно иной раз проносится, как подхваченное ветром облачко над степью. Кажется, совсем рядом, а глядь-по-глядь — улетело и погасло…
— Значит, вы решили поискать его на Алтае?
— Нет, на Алтай я поехала совсем по другой причине, — ответила Хмелько. — Какая там жизнь, на моей родной Кубани? Каждый год одну и ту же землю знай паши да перепахивай, знай дискуй да борони! Надоело! А на целине все вновь. Ну, а я люблю все новое: и впечатления и дела. Живется во сто раз быстрее и интереснее! Вы не согласны?
— Да нет, что вы, с этим-то я вполне согласен, — сказал Леонид. — Когда же и набраться впечатлений, как не в молодости? Только у каждого в этом деле своя мера.
— Какая вам мера? Это безмерно!
— Значит, когда здесь не будет целины, вы сбежите отсюда?
— Сбегу! — мгновенно подтвердила Хмелько. — Сбегу дальше, на восток, в самые дикие места…
— Но ведь целину-то здесь не только надо поднять, но и обжить. Здесь люди нужны!
— Пусть обживают ее те, кто приедет следом за нами, — ответила Хмелько, взглянув вприщурку на Леонида, и. от удовольствия, вызванного сознанием своей правоты, даже цокнула языком, как цокает белка. — Это люди осторожные, осмотрительные, у них во всем строгая мера. И характер у них сидячий…
— Какой? — вытаращив глаза, переспросил Леонид.
— Сидячий! — ответила Хмельно, вся брезгливо передергиваясь в седле. — Они принимают все новое как горькое лекарство.
— Но как же быть со мной? — сказал Леонид. — Я приехал на Алтай немного позднее вас, и меня нельзя причислить к осторожным, осмотрительным людям. Но вот я приехал и хочу здесь поселиться… Надолго или навсегда! Какой же у меня характер?
— Очень странный! — решительно ответила Хмелько, смотря теперь на Леонида с удивлением и как бы даже легонько отстраняясь от него. — Очень опасный!
— Даже? — засмеялся Леонид. — Но чем же?
— От вас всего жди: вы опрометчивы.
— Вот как! — озадаченно произнес Леонид.
— Обиделись?
— Не имею права. Вы-то ведь стерпели!
— Ну вот и договорились, — заключила Хмелько. — Вы останетесь здесь, а я года через два сбегу на восток.
— Не боитесь, что обвинят в дезертирстве?
— Меня? За что? — удивилась Хмелько. — Вот если я убегу обратно на Кубань — это будет дезертирство. А какое же дезертирство бежать дальше, на восток, где еще труднее и еще больше неосвоенных мест? Мой отец во время войны — кстати, он тоже был агроном — сбежал из запасного полка на фронт. Его хотели судить за дезертирство. Правильно это? В первом же бою он погиб…
С минуту она молчала, опустив взгляд.
— Нет, я сбегу, — продолжала она затем прежним тоном и даже с привычной лукавой улыбочкой, от которой особенно заметной и красивой становилась ямочка на ее щеке. — Не волнуйтесь, к тому времени подъедут более осторожные, и здесь будет много народа. И потом жизнь есть жизнь. Вот вы женитесь;
