— Нет, мы тут решили так: пусть первую борозду ведет Черных, — ответил Зарницын. — Он сибиряк — родня целине. И потом он человек опытный и военный: у него первая борозда петь будет, как струна!
Через минуту трактор, точно почувствовав властную руку Корнея Черных, огласил сщрь напряженно- рокочущим гулом, и Костя Зарницын, забежав вперед, повалил перед ним вешку с пучком ковыля. Именно это, казалось бы, ничтожное обстоятельство вновь зажгло восторгом глаза всей бригады — падающий к ее ногам пучок ковыля стал знамением великого начала… Вся бригада, зашумев, двинулась к трактору напутствовать счастливца. Когда же трактор дернулся с места и плуг, разом осев под Костей, врезался всеми лемехами в целину, врезался и с хрустом потянул за собой тяжелые, непокорные пласты, не желающие ложиться в борозды, над бригадой загремела ликующая разноголосица и полетели в воздух, на ветер, шапки…
Но Леонид Багрянов, шагая рядом с плугом, замахал кулаками и сердито закричал на Костю:
— Углуби! Углуби-и!
Костя нагнулся, с силой повернул штурвал, и плуг, осев под ним еще ниже, начал сдирать темно- каштановый пахотный слой вплоть до красноватой глинистой подошвы. Но тут же, взревев, трактор забуксовал на сыром месте и начал отбрасывать комья грязи назад. Вся бригада мгновенно попятилась и приумолкла, а Виталий Белорецкий, оглядываясь, негромко произнес:
— Подберите шапки-то…
Плуг освободили, и трактор пошел дальше, но только стоило' пустить лемехи на нужную глубину — опять началась буксовка: трактор зарывался в землю, но, не мог двинуться с места.
При всеобщем угрюмом молчании сняли один корпус, и Багрянов, едва разжав стиснутые зубы, отдал приказ, не теряя времени, снять по одному корпусу со всех остальных плугов…
— Выходит, фактически остается четыре трактора, — негромко заметил Виталий Белорецкий, откровенно злорадствуя, сводя счеты с бригадиром за вчерашнее свое посрамление на собрании.
Он не дождался ответа.
Плуг с четырьмя корпусами трактор потащил вначале хорошо, и бригада опять было оживилась и зашумела, но вдруг перед лемехами полезла, из земли, сверкая ледяными кристалликами, глыба, похожая на валун, и у плуга слегка погнулась ось. Этого никто не заметил вовремя, а через несколько метров попались кусты карагай-ника, и ось с треском лопнула. Костю Зарницына точно ветром снесло с плуга; Леонид Багрянов со стоном присел в борозде, а позади него и по сторонам раздались крики.
Осматривали плуг, не веря своим глазам.
— Да, слаб плужок, не для целины! — виновато вздохнула Хмельно.
— Может, обождать? — угрюмо спросил ее Леонид.
— Не имеет смысла.
— Но что же тогда делать?
— Пахать надо мельче, вот и все! — вставил стоявший рядом Виталий Белорецкий.
— Боже вас упаси! — Хмелько даже порозовела. — Пахать только глубоко — с предплужниками и на весь гумусовый слой! Ведь в правилах ясно сказано…
— Там и о дисковании сказано, — с издевкой напомнил ей Белорецкий. — А на поверку — одна липа. Никакого дискования не надо. Значит, и здесь ошиблись ваши ученые…
— Ничего подобного! — запротестовала Хмелько.
— Обождите, товарищ агроном, может, и на самом деле чуток помельче брать? — заговорил Леонид. — Чуть помельче — и трактор пойдет хорошо.
— Ни в коем случае!.
— Но почему же? Я сам читал, что некоторые ученые, наоборот, советуют пахать мельче: и тракторам легко и меньше теряется влаги из почвы. Читали?
— Читала…
— А вон в Омске… — продолжал Леонид. — Там кое-кто из ученых только еще собирается делать опыты, чтобы узнать, на какую глубину пахать надо… Значит, сами не знают? Тоже читали?
— Тоже читала! — ответила Хмелько задиристо, и стало ясно, что она будет стоять на своем. — Очень странно, что эти ученые задумали такие опыты… Зачем они? Законы почвенного питания растений и без этого давно известны! Нельзя пахать мелко, нельзя! Если вспашете мелко, без предплужника, дернину сам черт не разделает! Измучаетесь, попомните мое слово! Сколько ее тогда ни дискуй, хорошо не разделаешь, а только перемешаешь с землей… Ну, а перемешал с землей — конец: урожая не будет!
— Почему же не будет! Пахали же так раньше!
— А какой урожай собирали? — Хмелько вплотную приблизилась к Багрянову и неожиданно строго посмотрела ему в лицо. — На сей раз послушайте меня как агронома! Разложение дернины происходит с помощью целлюлозных бактерий. Но эти бактерии, разрушая дернину, одновременно поглощают из почвы азот и фосфор, без которых не может расти пшеница! Если же слой дернины снять предплужником и запахать его в борозду, целлюлозные бактерии не страшны. А поверх запакованной дернины мы уложим лемехами пахотный слой, где пшеничка будет питаться без всяких помех… Вот и весь закон! Вот и вся наука! Не хотела, да пришлось прочитать вам лекцию, чтобы вы не наделали здесь глупостей. Заранее говорю: тут шутки плохие. Будете отвечать!
— Ну, ладно, ладно, — примирительно заговорил Леонид, не только удивленный, но даже несколько пораженный и необычайной серьезностью Хмелько и ее горячей напористостью. — Все ясно, товарищ агроном!
— Ну, вот теперь нам все стало ясно! — открыто издеваясь, проговорил Белорецкют: — А почему же омским ученым не ясно?
— Иди ты к ним, производи опыты! — едва удерживаясь от брани, сквозь зубы бросил в его сторону Леонид и с мрачным, исподлобным взглядом обратился к Хмелько: — Но если нельзя пахать мельче, что же делать?
— Снимайте еще корпус, — ответила Хмелько.
— Еще один! Что же остается? — разводя руками, сокрушенно, вполголоса выговорил Леонид.
— Остается фактически три трактора, — поспешил уточнить Белорецкий. — И вдобавок хвастливые обязательства!
— Замолчи, зануда! — не утерпев, яростно обругал его Леонид, делая отбрасывающий жест рукой, но сам, отдав приказ снять с плугов еще по одному корпусу, тут же в сердцах плюнул в землю. — Тьфу, проклятое дело! Напахали!
Дружно, быстро подготовили к работе плуг Виталия Белорецкого: оставили на нем три корпуса, хорошо отцентрировали его, чтобы не перекашивало в борозде, и вновь попробовали… На этот раз Корней Черных легко рванулся к вешке, маячившей вдали. Трактор шел на третьей скорости, без всяких помех, оставляя позади далеко видные в степи густые маслянисто-черные волны. Воистину запела, как струна, первая борозда на целине! Некоторое время бригада явно не верила своим глазам и ушам. Но первая борозда, туго натянутая до средины загонки, зазвенела на целине вовсю, и тогда бригада, забыв о всех горестных треволнениях, с дикими криками радости опять кинулась за трактором…
Перекипев до изнеможения, перестрадав всей своей душой, Леонид замер в борозде с необычайно заблестевшим взглядом. «Ну, слава богу, начали! Начали!» — беззвучно прошептал он вслед удаляющейся бригаде, видимо совсем не замечая, что пот градом катится с его лица. Да, первая борозда, несмотря ни на что, все же пела сегодня на целине, как струна, и ее слушала вся степь! Вот и сбылось то, о чем так долго и страстно мечталось! Схватив ком влажной земли, Леонид вдруг быстро пошел вперед. Крупно шагая первой бороздой, он жадно вдыхал запах рыхлой, пахучей земли, размятой в руках, и чувствовал, что вместе с этим запахом что-то новое входит в его жизнь, в его кровь…
Пройдя первой бороздой до конца клетки — ровно два километра, — Леонид Багрянов увидел перед собой большую впадину, которая до этого была скрыта от глаз, и в центре ее — круглое пресное озеро, обложенное непроходимыми камышовыми дебрями, — в таких можно заблудиться, как в тайге. На ближнем берегу озера виднелись приземистая халупа, видимо из самана, и сараи с раскрытыми крышами; невдалеке бродили, рассыпавшись по голой низине, табун лошадей и десятка два овец…
— Там кто-то живет? Тот самый, Иманбай? — спросил Леонид — у Хмелько, когда вся бригада,
