— Подложить что-то надо, — после паузы сказал Багрянов.
— Все равно не вытащить.
— Да почему? Так и выскочит!
— Ты лучше убей меня на месте! — сказал Соболь серьезно. — Он не выскочит отсюда. Он утонет. Это же солонец! Они тут пятнами… Слышишь, что под ногой?
— И глубоко утонет?
— Не знаю. Может, до самой кабины…
— Да что ты?!. — выговорил Леонид, хватаясь за грудь.
Медлить нельзя было ни одной минуты. Отцепив плуг, Ванька Соболь бросился сзывать людей на помощь, а Багрянов, перехватив Бело-рецкого, отправился с ним на тракторе в Заячий колок — рубить березы.
Гул трактора в неурочное время поднял на ноги весь стан. Узнав, что случилось, парни немедленно пустили в ход пилы и топоры; на опушке колка, одна за другой, легло несколько ветвистых берез. За каких- нибудь, полчаса телега, с которой сбросили бочку с водой, была до предела загружена тяжелыми березовыми чурбанами, и Багрянов, сам управляя трактором, потащил ее к месту аварии. Следом двинулась с лопатами говорливая толпа.
На счастье, в степь выкатилась, словно перекати-поле, круглая яркая луна. При ней почему-то особенно почувствовалась стужа. Земля под ногами была твердая и гулкая, травы шелестели сухо, на вымерзших до дна лужицах битым стеклом похрустывал рассыпчатый ледок. Казалось, тишина над степью остекленела. Но и при полном застое воздуха явственно ощущалось, что где-то впереди, куда шел трактор с телегой, стоит особенный, сырой, убивающий все живое холод: в котловине Лебединого озера скопился студеный туман. Время от времени там, на озере, вероятно не видя из тумана даже луны, панически кричали отбившиеся от стай гуси.
Вокруг солонцового пятна, там, где случилась беда, стояли уже все тракторы и толпилась, горланя, не зная, как приступить к делу, ночная смена. Да и было отчего горланить: гусеницы трактора уже почти скрылись в солонцовой хляби.
Увидев, что произошло, Леонид так растерялся, что некоторое время не мог вымолвить слова. «Да что же это за степь? Не в воде, так в земле тонешь! — Мысли его неслись подобно рваным облакам под ветром. — Что же делать? Как его вытащить?»
А пока он собирался с мыслями, вокруг не стихал галдеж. В ожидании бригадира ночная смена уже успела устроить головомойку Ваньке Соболю: его вина в несчастье была очевидной. Теперь же, при виде бригадира, страсти новоселов разгорелись с новой силой.
— Все молчишь? Сказать нечего? — без конца подступал к Соболю Костя Зарницын; может быть, и бессознательно, но, пользуясь случаем, он явно мстил задиристому и ревнивому сибиряку за его нападки. — Нет, ты не сопи, ты скажи все-таки, о чем думала твоя дурная голова, когда ты буксовать начал? Даже землю под собой не чуял!
Костю поддерживали со всех сторон:
— У него не пахота, а другое на уме.
— Тоже мне сибиряк! Куда залез!
— Да какой он, к черту, тракторист? Одна слава!
Ванька Соболь молчал, стиснув зубы. Он чувствовал, что новоселы ругают его не только за аварию, но и в отместку за учиненный в бригаде скандал, а крыть ему сейчас решительно нечем; приходится помалкивать да топить сапогом в солонцовой хляби, рядом с трактором, свое сердце.
Опомнясь через минуту, Леонид услыхал, как наседает бригада на Соболя, моментально догадался, отчего такая горячность, но решил не одергивать расходившихся парней. «Пусть поругают, — подумал он, направляясь осматривать трактор. — Что и говорить, заслужил! Вперед наука!» И только когда подошла толпа со стана, подал голос:
— Давай за дело!
— Сколько у вас лопат? — спросил у подошедших Костя Зарницын. — Значит, попеременно будем, а?
— Давай в две смены!
Судя по тому, как только что вел себя Зарницын, можно было ожидать, что он если и возьмется за дело, то с большой неохотой. Однако выхватив у кого-то лопату, Зарницын первым вонзил ее в землю.
— Самая любимая работа! — сказал он, поплевав на руки. — Пропотеем, как в баньке! Ну, с богом!
Обступив трактор со всех сторон, парни в несколько лопат с горячностью принялись копать зыбкую землю. Верхний горизонт солонца — глубиной с полштыка — был самой обычной целинной почвой, только с более редкой растительностью, — неопытный глаз и днем-то не обнаружит такого засоленного пятна, особенно весной. Но стоило снять верхний горизонт, как под ним обнаруживался толстый пласт столбчатого солонца. Сейчас, при избытке влаги, это был пласт плотной, но сырой, вязкой, липкой массы серого цвета, во многом схожей с оконной замазкой. Весной из такой массы сам черт не вытащит завязшее копыто!
Снимая немощный дерновый блой, парни одновременно усердно месили и разжиживали ногами влажный солонец — за несколько минут он превратился вокруг трактора в густое, но быстро засасывающее месиво. Парни начали вязнуть в нем до колен. Несмотря на азарт, с каким они взялись за спасение трактора, дело вдруг стало продвигаться очень медленно: ступив ногой в солонец, человек не успевал выбросить и одной лопаты, как уже тонул и ему оставалось заботиться только о себе. И чем больше топтались ребята в солонце, тем более засасывающей и бездонной становилась топь вокруг трактора. Даже не верилось, что где-то под нею есть твердая материнская почва. Очень скоро ребята до неузнаваемости измазались в холодном солонце и едва могли передвигать ноги: сапоги у них до краев голенищ были забиты грязью.
С каждой минутой все огорчительней звучали голоса вокруг трактора:
— Ну, что за место? Хуже болота!
— Это не земля, а какая-то зараза! Работая напористо, с удивительной ловкостью;
Костя Зарницын ухитрялся больше всех выбрасывать солонца и больше всех болтать: он был воистину в ударе. Сначала он вместе со всеми проклинал солонцовую топь, в которой, по его словам, вместе с трактором потонет и вся бригада, но когда солонец назвали заразой, он как ни в чем не бывало вдруг резко изменил свою позицию и тон.
— Какая вам здесь зараза? Чего вы болтаете? — заговорил он, моментально овладевая вниманием бригады. — Если хотите знать, это настоящее чудо, а не грязь! Сразу-то и я не разглядел, а вот теперь хорошо вижу… — Между пальцев его правой руки, которую он на виду у всех сжимал в кулак, выдавливалось жидкое месиво. — Видите, какая прекрасная грязь?
— Еще бы! Вымазались в ней как черти!
— Вот и хорошо! Полезно!
— Да что тут полезного?
— Не понимаете? — с усмешкой сожаления переспросил Костя. — Так это же целебная грязь! Даю слово! Вы разве не слыхали, что здесь, на Алтае, очень часто встречаются целебные места? Верно, Иван?
— Верно, — хмуро подтвердил Соболь.
— На каком-то озере, говорят, даже лечатся?
— Лечатся.
— Далеко оно отсюда? — Далековато.
— Ну, для нас горя мало! — заметил на это Костя Зарницын. — Нам ездить вдаль незачем… Мы вот сегодня заодно два дела сделаем: и трактор вытащим и грязевой курорт откроем. Такую ямину вымахаем, что всем места хватит! Так что нечего зря нападать на Соболя. Если хотите, ему даже спасибо надо сказать за открытие целебной грязи. Спасибо, Ваня!
— Отвяжись! — бросил Соболь.
— Не житье у нас здесь будет — сказка! — продолжал Зарницын. — Вот наломаем кости на целине, а когда потеплеет — всей бригадой сюда. Засядем в ямине, как в общей ванне, — только головы одни будут торчать… Заявится Краснюк на стан, а там — ни души. Одна Феня Солнышко. «Где бригада?». —
