История с «мечом Марса» привела Гонорию в восторг. Она послала к Аттиле гонца, передавшего ему письмо и кольцо. Гонория просила — всего лишь — о том, чтобы Аттила женился на ней и потребовал в качестве приданого половину Западной Римской империи, которая, по ее словам, причиталась ей по наследству от отца — Констанция III. Кольцо же должно было стать символом помолвки.
Аттила отнесся к этой истории с недоверием: что это, злая шутка или ловушка, рассчитанная на его тщеславие? Он отослал гонца без ответа. Тот не сумел повидать принцессу по возвращении: Гонория открылась одной из служанок, и та все пересказала Галле Плацидии. Валентиниан немедленно заточил сестру в самый надежный монастырь Равенны. Тщетная предосторожность! Ей потребовалось всего несколько месяцев, чтобы подготовить побег, успешно его осуществить, бежать и исчезнуть на несколько лет. Но затем она дала знать Равенне и Константинополю, что жива и устроит оглушительный скандал, если ее не примут подобающим образом, как принцессу. Плацидия уступила и уговорила уступить других. Гонория вернулась ко двору Валентиниана III и снова завела любовников. Император закрывал на это глаза, но его ушам все сильнее досаждали смешки и шушуканье придворных и чиновников. Гонория совершила ошибку, ввязавшись в довольно серьезную дворцовую интригу, в которой участвовали официальные лица из числа ее фаворитов. Ее выслали в Константинополь, исключив всякую возможность побега. Но ее история на этом еще далеко не закончилась.
Характер Гонории заинтриговал многих историков и психологов. Одни видели в ней сумасшедшую нимфоманку. Другие жалели несчастного ребенка, рано лишившегося обожаемого отца и угнетаемого сухой эгоистичной матерью и злым и лицемерным братом, которые приговорили Гонорию к незаслуженному одиночеству, за что она пыталась отомстить, впутывая семью в самые грязные скандалы. Было и еще одно предположение. Сверхчувствительная девочка оказалась под впечатлением от потрясений, последовавших за смертью императора Гонория: вынужденная уехать в Константинополь с нелюбимыми матерью и братом, она желала победы Узурпатору Иоанну, а следовательно, гуннам под командованием Аэция, то есть именно тогда зародилась ее симпатия к этому народу. И, наконец, часть исследователей полагала, что эта образованная и впечатлительная дамочка была романтической натурой и влюбилась в гений, славу, пугающе притягательное варварство и всемирную известность Аттилы, а после обнаружения «меча Марса» уже не могла противиться своему желанию быть с ним.
Но как бы то ни было, Аттила, хотя и не ответил на странное предложение, предусмотрительно сохранил и письмо, и кольцо, рассчитывая, что они еще смогут ему когда-нибудь пригодиться. Говорят, что он боялся, как бы принцесса не оказалась дурнушкой, но ведь он без труда мог достать медальон с ее изображением и убедиться в обратном. Говорят также, что ему не нравились бесстыжие женщины, но, зная его любвеобильность, трудно представить, чтобы он отказывался от тех, кто предлагали себя сами. Скорее всего, Аттилу удерживали боязнь ловушки и здравый политический смысл, подсказывавший, что вмешаться сейчас в крупную политическую игру было бы неразумно.
К тому же у Аттилы хватало других забот.
Антиримские восстания в Галлии и Испании были делом частым и обыкновенным. Мятежи связывали с багаудами, но не всегда справедливо: были еще и разбойничьи шайки и отряды дезертиров с собственными командирами. Аттила не раз выручал Аэция войсками и не видел пока причин вызывать неудовольствие императора Западной империи. Но многие багауды обращались к нему за помощью в борьбе против римской деспотии, и Аттила испытывал сильное искушение. Однако дружба с багаудами поссорила бы его с Аэцием, и он решил пока воздержаться.
Зато у него имелись доказательства, что император Восточной империи, в нарушение Маргусского договора, продолжает свою антигуннскую политику, подстрекая каспийских гуннов к мятежу, акациров же — к нападению. Император гуннов не собирался прощать измены. Аттила решил заставить Феодосия II дорого заплатить за свое предательство и в качестве показательного наказания в полной тайне готовил удар по престижу и интересам византийцев. Внезапное нападение должно было произойти непосредственно у Маргуса, где подписывался нарушенный Феодосием договор, но на этот раз уже на «римской» земле, на левом берегу Дуная.
VI
СЛАДОСТЬ МЕСТИ
О, какое дельце провернули!..
На поле возле Маргуса ежегодно проводилась одна из самых крупных международных ярмарок. В те трудные времена она стала для купцов обеих империй, а особенно для византийцев, одним из важнейших источников обогащения. Здесь торговали тканями, предметами искусства, изделиями ремесленников, дорогой посудой и вином. Негоцианты привозили, помимо дорогих украшений, и полный набор побрякушек и стеклянных бус, которые так любили варвары. Целые стада скота, мешки зерна и пряностей переходили из рук в руки. В заключаемых договорах зачастую предусматривались охрана груза в пути и страховые гарантии, которые, в силу жизненной необходимости международной торговли, по большей части признавались везде.
Известность ярмарки была такова, что на нее порой приезжали даже персы, индусы и китайцы, а фессалийцы, лидийцы, македонцы и далматы были здесь постоянными гостями. Римляне привозили товары из Африки и Сицилии. Варвары торговали мехами, кожами, глиняной посудой, коврами, тканями, слоновой костью, резными деревянными украшениями и конечно же отменными кожаными ремнями, которые высоко ценились римлянами и союзными с ними народами. Но самые большие барыши доставались римским купцам, которые продавали втридорога свои товары при минимальных издержках. Охрану обеспечивал византийский император, который собирал многочисленные налоги, получая обратно большую часть золота, выплаченного варварам в качестве жалования или дани.
В 441 году на ярмарку явилась внушительная толпа покупателей-гуннов. Какой приятный сюрприз для купцов! Увы, сюрпризы на этом не закончились. Из-под шуб и плащей гуннов появились кинжалы и мечи. Стражи порядка бежали, толпа не смела оказать сопротивление. Гунны грабили, но больше громили лавки, поджигали все, что могло гореть, захватили лошадей и волов, забрали воз металлической посуды и украшений и, упившись напоследок знаменитым римским вином, убрались восвояси, издавая устрашающие вопли.
О случившемся не замедлили сообщить Феодосию II. Тот послал к Аттиле гонца, чтобы узнать, было ли это нападение совершено разбойниками, которых император гуннов сурово накажет, или же имеет место намеренное нарушение Маргусского договора.
О, сладость мести! Аттила изобразил возмущение, достойное цезаря. Если в Римской империи водятся разбойники, способные на подобную дерзость, то в Империи гуннов таких нет. Все его подданные законопослушны. Разгром ярмарки в Маргусе явился наказанием, безупречно исполненным по его приказу. Это во-первых, а во-вторых, если бы император Восточной Римской империи сам не нарушил Маргусский договор, этой вылазки не было бы, поскольку она — возмездие. И наконец, — последний аргумент был бы лишним, если бы не имел своей целью «оправдать» последующие действия — император гуннов хотел покарать епископа Маргуса (город был резиденцией епископа), поскольку тот осквернил могилы гуннских вождей на берегах Дуная и завладел погребенными вместе с ними дорогим оружием и драгоценностями. Аттиле сообщили, что епископ будет на ярмарке, и он надеялся захватить его там, чтобы заставить вернуть похищенные сокровища, пусть даже под пыткой.
Бедный Феодосий! Снова осложнения, и как раз тогда, когда он не в состоянии собрать необходимое количество войск для борьбы с гуннами, и нет денег, чтобы заплатить наемникам. Византийский император хотел сохранить лицо. Он отреагировал, как подобает юристу, а юристом он был неплохим, возможно, это был его единственный талант. По его распоряжению константинопольская канцелярия направила Аттиле уведомление, что ему надлежит подать жалобу на епископа и потребовать возмещения ущерба в судебном порядке. В конце было сделано добавление, абсолютно верное с юридической точки зрения и полностью соответствующее Кодексу Феодосия, но явно непродуманное в политическом отношении, а именно, что никто не имеет права вершить самосуд, во всяком случае, в цивилизованных странах.
Аттила был в восторге. Ему особенно понравилось оскорбление в конце послания. Он поспешил
