Булавин

готовится к какому-то походу. Его казаки, человек с 50, пошли под Воронеж и под Усмань «для коней» — добывать их для своего войска; «повел их русской человек».

Намерения Драного скоро прояснились. К Шидловскому в полк прислали с Тора «колодника» (арестанта) Герасима Власова. Допрашивали его с пристрастием — «пытан на огне, клещами зжен». Под пыткой он рассказал:

— Пограбили у меня булавинцы коня, и я за конем до них, булавинцев, ходил до Драного и до Безпалого. И был у них в войску две недели. И мне того коня они отдали.

— Куда ты после того пошел?

— С тем конем приехал я в Изюм без седла и, взяв хомут у родственников своих, у Ивана Скряги с товарищи, и поехал с Изюма просто на Бахмут, минуючи Тор, боячись, чтоб меня не поймали.

— А ты не шпионом ли от Драного послан? А! Говори! — Шидловский дал знак, и палач спустил Герасима, подвешенного за руки к перекладине, пониже, к огню.

— Признавайся! Высматривал государевы, харьковские и иные, полки, чтоб тем ворам довесть?

— Что ты, господин бригадир! Помилуй! Меж войсками государевыми я не ходил и про полки не розведывал! Только ездил в Изюм за хомутом, чтоб из Бахмута воз с солью взять.

— Что видел и слышал в том стану у Драного?

— При мне пришли от Булавина 300 человек запорожцев с полковником; как его зовут, не знаю. И стала голудьба кричать, абы их не держали в одном месте. Нам-де, запорожцам, и всяким пешим и конным людем позволено, як возможно, где кому добывать коней.

— А казны тем запорожцам те воры давали?

— При мне казны из Войска не присылано. Только сказывают те запорожцы, что сам Булавин из Черкаского вышел и с казною идет в совокупление к Безпалому.

— А потом?

— Хотят они итти под Валуйки для разорения городов, взявши от Валуйки вниз по Осколу до Изюма. И для того походу они, Безпалой и Драной, собрали со всех станиц войска с юртов, наголову (поголовно. — В. Б.) выгнали казаков; только во всякой станице велели оставить по пяти человек казаков. А то всем в поход велено итти.

— Сколько же их, воров, будет всего?

— Для того походу собралось войска при Драном и Безпалом близ 10 000 конных и пеших.

— Что еще скажешь?

— Больше я ничего сказать не знаю.

Шидловский, окончив допрос, приказал Власова повесить. Известил Долгорукого, а тот — царя:

— Шидловский ко мне писал и присылал нарочно в один день дву человек наскоро, чрез почту, сотника да писаря, что конечно Драной с войски идет на меня.

То же подтвердил и шпик, побывавший по приказу того же Шидловского «в войсках воровских». Долгорукий готовится к сражению. В начале июля выступает с полками против повстанцев. Сетует, что «тут (на Валуйках и по Украине. — В. Б.) люди зело шатки и ненадежны». В момент отправления в поход («сего ж часа и минуты») князь получает новое сообщение Шидловского и наскоро дописывает письмо царю:

— Пишет (Шидловский. — В. Б.), что вор Драной, собрався с войски, пришел к Тору и стал обозом. И я сего ж часа и минуты пошел к Шидловскму в соединение.

Вести, полученные князем, в целом были верными. Но не во всем. Булавин не шел к Драному на помощь. Ему не до этого — и в Черкасске хватало хлопот и неприятностей, и с другими повстанческими войсками нужно держать связь, помогать чем можно. Отнюдь не все шло так, как предполагали, когда обсуждали на кругах планы походов. Игнат Некрасов, посланный в середине мая с 2-тысячным войском на Хопер, должен был идти в Пристанский городок — «для бережения городков (по Хопру, Медведице и другим соседним рекам. — В. Б.) от московских войск для того, что Лучка Хохлач с войском от московского войска побит; и чтоб хоперских и иных городков до разорения не допустить». Но Некрасов туда не дошел, и по очень важной причине — в Черкасске раскрыли заговор старшин против Булавина, и атаман срочно вернул ближайшего своего соратника. Правда, заговор оказался непрочным, распался. Булавин, успокоившись, снова направляет Некрасова, но не на Хопер, а на Волгу — на «Аюкиных калмык». С ним пошло 5-тысячное войско. На северном направлении активные действия затихли, хотя «шатость» в тех краях продолжалась. Долгорукий, например, пишет Петру о неспокойном состоянии Воронежского края. А Волконский, козловский воевода, шлет вести Меншикову о тамбовских делах:

— Воровския колмыки в сем июне месяце, подъезжая воровским наездом по подсылке Буловина, Танбовского уезду в селах, которые от Танбова в 15-ти и в 5-ти верстах, одного на заставе дворянина убили до смерти, а иных многих ранили, также многих с женами и з детьми в полон побрали, а домы их жгли и разорили, и пожитки и всякую скотину, и лошадей пограбили. И от Танбова за несколько верст вблизости, в степи, колмыков и козаков тысячи с полторы человеков, собрався, стоят.

Главные события восстания разворачивались в эти майские и июньские дни по Северскому Донцу, где боролись повстанцы Драного, и на Волге. На восточном фланге повстанческих действий объединили свои силы Павлов, Хохлач и Некрасов. Еще до прихода Игната повстанцы Хохлача овладели городом Камышином (Дмитриевск на Камышевке). В конце мая Хохлач и Некрасов подошли к Саратову. С ними пришли четыре тысячи повстанцев. Они ночью «жестоким приступом» пошли на город. Но их отбили. Два дня спустя повстанцы снова ринулись на штурм. В ходе боя у них в тылу неожиданно появились калмыки, посланные ханом Аюкой. Булавинцы, разбитые под стенами города, отступили вниз по Волге. Они оставили под Саратовом несколько сот убитых и раненых. Не удалось повстанцам, как они хотели, «прибыльщиков на Саратове и в иных городах порубить».

Южнее, у Царицына, действовало войско Ивана Павлова. Он пришел с тремя тысячами повстанцев. Воевода Афанасий Турченин имел гарнизон в 500 человек и еще роту солдат. Не в силах оборонять город, он перешел в «малую крепость». Старый город Павлов взял в начале июня. Осада же цитадели затянулась более чем на месяц.

Менее чем за два месяца повстанцы одержали несколько побед — разбили целый полк регулярной армии, взяли несколько городов, в том числе Царицын (исключая крепость) и Камышин, осаждали Саратов. Их войска и отряды действовали под Тамбовом, Валуйками, Изюмом и другими городами. Успехам восставших способствовали внезапность нападений, численное превосходство (иногда, как это было на реке Уразовой, очень большое) над противником. Район движения расширился, прежде всего за счет волжских мест, а также на западе; кое-где (под Тамбовом, например) и на севере.

Но не все шло так, как хотели бы повстанцы и их руководители. Под Саратовом они потерпели поражение и отступили. За ними двинулись карательные войска сверху, со стороны Казани. На западной стороне, от Валуек и Изюма, нависает такая же угроза для повстанцев Драного.

СБОР КАРАТЕЛЕЙ

Зима, весенняя распутица приостановили продвижение шведов, и пребывание Петра в своем «парадизе» затянулось. Еще в конце марта Петр заболел — непрерывные и лихорадочные переезды в санях и верхом на коне, спешные дела, нервотрепка, холода и слякоть измотали его вконец, и он слег в постель. Впрочем, вскоре оклемался, и пошли снова дела, заботы, распоряжения. Не забывал и увеселения, особенно на море, отвоеванном у шведов, — на буерах плавал от Петербурга к Петергофу и Кронштадту, приучал к морю членов своего семейства.

К этой суете и заботам в начале апреля добавилась новая, точнее — старая, но отошедшая на второй или третий план, докука — сообщили, что на Дону снова разгорается восстание. Прошлогодняя Либерия, как видно, не погасла, и царь снова вынужден заняться ненавистными ему бунтовщиками.

На границе с Доном, в районе Острогожска, стоял С. П. Бахметев, поставленный во главе карательных сил. Ему с «москвичами», входившими в его полк, велели перейти в Тамбов — охранять Тамбовский и