Булавин

столетий. Именно эта исключительная роль Некрасова, организаторская, нравственная, духовная, выдвинула его в представлении некрасовцев на первое место среди булавинских атаманов. Более того, его имя в их песнях, сказаниях заслонило имя Булавина, который превратился в них в атамана-помощника, брата Некрасова, наряду с Драным и Голым.

Такова песня «На заре-то было на ранней, утренней» — в ней рассказывается о расправе с Долгоруким, его офицерами и солдатами в Шульгине городке. Главное действующее лицо из казаков- повстанцев здесь — Некрасов. Булавин же, Голый и Драный «много полков изничтожили у царя Ерохи» — Петра Первого.

В то же время песни жалеют Булавина, убитого черкасскими изменниками-старшинами, которых Некрасов, приходя много раз с Кубани на Дон, каждый раз вешает. Казаки-некрасовцы навсегда запомнили «измену черкасских» — старшин Зерщикова «со своими людьми». Терпимое к ним отношение Булавина, по их убеждению, — ошибка:

— Не держи Булавин домовитых, он бы жизни не лишился.

Тем не менее его имя пользовалось уважением. В одной из песен Некрасов говорит о нем:

Ой-да, мы царю не сдадим вольной вольницы,
Ой-да, за Булавина отдадим свои буйны головы.

На самом Дону о Булавине пели:

На ярочке, на ярочке, на Айдаре на реке,
На Айдаре на реке, во Шульгином городке
Появился невзначай удалой наш Булавин,
Булавин не простак, он — лихой донской казак,
Храбрый воин и донец, он — для всех родной отец.
Он на турчина ходил, много нехристей побил.
Зипун, шитый серебром, сабля в золоте на нем,
Глаза горят его огнем, шапку носит набекрень —
Не затронься, не задень.
По майдану он идет, шапки он своей не гнет,
Своей шапочки не гнет, усом своим не ведет.
На девчат орлом глядит, подарить казной велит.

Образ лихого и храброго казака, смелого и независимого, выглядит в этой песне как олицетворение народного идеала. Исполнители ее и слушатели любуются, восхищаются своим героем, он — образец для подражания, народный заступник и защитник, «для всех родной отец». 

Булавинская тема стараниями современников из области устных воспоминаний, из документов, сохранившихся от тех лет, когда повстанцы смело вступали в сражения с царскими полками, заявляли, что пойдут бить бояр до самой Москвы, переходит на страницы печатных памфлетов и газетных полос, мемуаров и исторических трудов.

Уже во времена Петра его сподвижники полагали, что Булавинское восстание стоит в одном ряду с такими движениями, как Разинское. Сам Петр считал необходимым включить данные о нем в историю своего правления:

— Тут же написать, где удобно, о бунте Булавина, как он начал; и о том справитца; и как отправлен господин Долгорукой.

Сведения о восстании заносят на страницы своих трудов тамбовский и украинский летописцы, первые историки и мемуаристы Ф. И. Соймонов и И. А. Желябужский. При составлении «Истории Свейской войны», которую редактировал лично Петр Великий, его кабинет-секретарь Макаров запросил у Долгорукого, бывшего командующего карательными войсками, а теперь — ссыльного, сведения о восстании. Тот представил краткую записку, в которой главный вешатель с удовольствием перечисляет станицы, им разоренные, подсчитывает убитых, казненных повстанцев.

И в «Гистории», и в других апологетических сочинениях о Петре Великом и его царствовании (например, в «Деяниях Петра Великого» И. И. Голикова и т. д..) мысли и дела Булавина и булавинцев фальсифицировались с позиций самодержавия и шляхетства российского. Сведения о «Булавинском бунте» собирали историки донского казачества, но их труды царская цензура или запрещала, или держала десятилетиями под сукном. Книга А. И. Ригельмана «История или повествование о донских казаках», написанная в 1778 году, увидела свет семь десятков лет спустя — в 1847 году. А «Историческое описание земли Войска Донского» В. Д. Сухорукова, близкого к декабристам, было закончено в 1826 году, сразу после подавления восстания декабристов, и лежало втуне более сорока лет; его печатали пять лет, окончив это дело в 1872 году.

Знаменитый историк Соловьев, собравший большое число архивных данных о Булавинском восстании, видел в нем, как и в других казачьих бунтах, анархическое, разрушительное начало, направленное против государства, его установлений. А государство он считал двигателем истории, прогресса. Булавина называл «новым Разиным». Костомаров видел в казачестве, его бунтах «противодействие старого новому», зародыш разрушения, анархического бунта. То же характерно и для других историков дворянского и буржуазного толка. От них пошли выдумки и басни о «лживости и хвастовстве» булавинских манифестов, о сообщничестве Булавина и Мазепы, и эта нелепая версия нашла отражение даже в пушкинской «Полтаве»:

Повсюду тайно сеют яд
Его подосланные слуги:
Там на Дону казачьи круги
Они с Булавиным мутят.

Лишь Плеханов порвал с подобной традицией: в его представлении Булавин — один из «титанов» «народнореволюционной борьбы», наподобие Болотникова, Разина и Пугачева.

После Октябрьской революции отношение к народным восстаниям, в том числе и Булавинскому, меняется. Его ставят в связь с выступлениями крестьян-бедняков. Именуют даже «народной революционной вспышкой», а в воззваниях Булавина отмечаются «демократические лозунги»: «обещание дать простому народу хоть миг довольства и счастья», «свободу для беглых, измученных и обворованных помещиками людей» (Н. Н. Фирсов, 1924 г.).

Позднее, в 1930-е годы, появляются научно-популярные труды В. И. Лебедева, Н. С. Чаева, С. Г. Томсинского. В них дается высокая оценка движению, которое они называют то «казацко- крестьянским», то «крупнейшим крестьянско-казацким» восстанием, то «мощной крестьянской войной, переплетенной с колониальной революцией угнетенных народностей».

Обстановка общественно-политического подъема после Октября, пристальное внимание к революционным выступлениям против самодержавия в прошлом, недостаточно высокий теоретический,