обеспечили победу неоазиатского строя в России; задачей новых революционеров будет уничтожить продукт разложения неоазиатского строя, изначально гнилой монополистический капитализм. Новые революционеры будут учиться на опыте, победах и просчетах большевиков, но пойдут дальше них. Однако речь сейчас не о том…
В ельцинскую эпоху «беспорядочного грабежа» преобладающим официальным лицемерием было лицемерие «демократическое» и либеральное. В т. ч. и поэтому (хотя не только поэтому) у недовольных официальным лицемерием представителей низов доминировали державнически — патриотические настроения. В путинскую эпоху «грабительского порядка» господствующим стало державно — патриотическое лицемерие, и чем больше власти будут бить в патриотические барабаны, славить «единую Россию», и чем больше российское государство будет обнаруживать свой грабительский характер, тем сильнее будут расти в массах
Эксплуататорский строй при прочих равных условиях тем более крепок, чем больше он способен перетягивать в лагерь эксплуататоров самых энергичных и инициативных людей из лагеря эксплуатируемых.
В начале 1990-х годов русский капитализм проявлял такую способность. Самые энергичные и беззастенчивые выходцы из низов могли податься в бандиты или в торговцы, и, при наличии везения, подняться наверх. Сейчас ситуация изменилась до такой степени, что ее изменение заметили журналисты из разных и даже конкурирующих буржуазных политических течений.
«Гражданской войны в России не случилось только потому, что изрядное число пассионариев политическим действиям предпочло бандитизм… При всей своей монструозности и хаотичности Система образца начала 90-х была более жизнеспособна, чем нынешняя, поскольку… в ней имелись места для пассионариев. Нынешняя, уверовав в свою железобетонность, таковых не предусматривает… Сегодня шлюзы закрыты. А значит, у Революции есть еще один шанс…» [цит. по: 233, с. 282].
По данному вопросу с фашистской «Лимонкой» согласен известный либеральный журналист Л. Радзиховский:
«Против чего дружат эти неумытые революционеры? Не против Путина, не против банков, не против Америки, не против „черных“, не против „жидов“, не против интеллигентов… Это все семечки, детали. Они — против той жизни, которая против них. У них все время по усам течет — а в рот им ни черта не попадает. И они знают — никогда и ни за что не попадет…
Такая зависть, такое унижение, такое попранное чувство справедливости — все это было динамитом всех классических революций. Когда раздался первый рык нового русского капитализма, казалось, что уж новой революции у нас не будет — „проклятьем заклейменные“ ушли в „братья-1“ или в мелочную торговлю. „Красные гвоздики“ остались в петлице карденовского костюма г-на Зюганова и в трясущихся руках анпиловских „комсомолок 20-х годов“. Но сейчас, похоже, что-то может измениться.
Русский капитализм, не успев развернуться, впал в социальный застой. Перспективы „пацанов“ стали совсем узкими. Те „пацаны“, кому было 16–18 лет в 1990-93 гг., или перебиты, или стали „бизнесменами“, но на рабочих окраинах подросли новые, из Чечни возвращаются те, кого научили воевать, — а капитализм-то, увы, не расширяется. Новые толпы — в отличие от начала 1990-х годов — пролезть в игольное ушко российского капитализма не могут. Желающих „приподняться“ куда больше, чем свободных мест — вкусные места заняты, новые появляются очень нечасто.
Низы не хотят жить по-старому, а верхи не могут предоставить им возможность жить по-новому. Нет, это — не революционная ситуация. Но она не революционна только потому, что нет революционеров. Динамита революции становится все больше — спичек нет и поджигателей не видно. Пока не видно» [544].
А вот что пишет обозревательница леволиберальной «Новой газеты» Юлия Латынина, рассуждая о перспективе
«Российские генералы столкнулись, кажется, с новой проблемой. Их солдатики организованно бегут из частей.
Раньше солдаты бежали поодиночке, пристрелив предварительно парочку сослуживцев и прихватив с собой автомат…
И вот новая беда. Солдаты уже не расстреливают коллег поодиночке: они бегут, ни в кого притом не стреляя, организованными группами…
А что, если за неорганизованной стрельбой и организованными побегами начнутся солдатские бунты?
Это форма протеста, весьма характерная для архаических обществ. Но что произойдет, если архаичная форма общественного протеста случится в ракетной части, боеголовки которой могут разнести хоть Кремль, хоть Вашингтон?…
А если бунт случится не в ракетной части, а в обычной, но его поддержит население?
Странное дело. В нашей нищей России, разделенной на две неравные половинки сверкающими дверями бронированных „Мерседесов“, мы совсем забыли о такой вещи, как социальный взрыв. Революция. Революции не было ни в начале 90-х, когда кончились деньги и продукты, ни в 98-м после дефолта.
Однако не следует забывать, что в начале 90-х нищие молодые люмпены уходили не в революционеры, а в бандиты. Мы вряд ли когда подсчитаем, какой огромной силы социальный взрыв был поглощен организованными преступными группировками. И какое количество потенциальных разиных и пугачевых собирало бабки с ларьков и ездило на стрелки. Сейчас ларьки и стрелки кончились, а социальная ненависть осталась.
В нашу армию не идут богатые. Не идут умные. Не идут здоровые.
Так уж в военкоматах обустроена система взяток, что наши солдаты оказываются самым угнетаемым, самым обездоленным — и при этом весьма организованным классом общества.
И если с этим ничего не делать, то рано или поздно самый угнетаемый класс России возьмется за оружие. Которое ему каждый день выдают угнетатели» [341].
Молодые пролетарии (
При этом следует подчеркнуть, что рабочая борьба в России — в условиях отсутствия устойчивого капиталистического прогресса — имеет и будет иметь взрывной, скачкообразный характер, и что вслед за длительными периодами пассивности и задавленности будут происходить внезапные вспышки, подобно тому, как это случилось в 1998 г.
Конечно, в свете сказанного выше о разобщенности современного пролетариата — всего в мире вообще и СНГовского в частности — кажется невероятным, чтобы новые вспышки классовой борьбы превратились в серию восстаний по всему миру, в
