Сущность человека

собственника, но на деле его отношение к капиталу данной фирмы почти аналогично отношению вкладчика банка к капиталу этого банка — с той только разницей, что вкладчик по закону имеет право в любой момент забрать из банка не только наросшие на его вклад проценты, но и первоначальную сумму вклада, а владелец акций даже не имеет права изъять из капитала выпустившей эти акции фирмы сумму, соответствующую сумме номиналов принадлежащих ему акций.

Буржуазное право дает мелкому акционеру повод гордиться тем, что он является хозяином в глазах юристов, несмотря на то, что на деле он — нуль. Если количество акций данной фирмы, принадлежащих некоему субъекту — одному человеку или группе людей — недостаточно для того, чтобы дать ему реальную возможность участвовать в управлении этой фирмой, то эти акции никак не влияют на его место в системе отношений собственности по поводу данной фирмы. Если такой акционер до покупки им акций не был членом авторитарно управляемой группы, которой является выпустившая эти акции фирма, и относился к главе этой группы как частный собственник, не причастный к собственности на данную фирму, то после покупки им акций его отношение к фирме и ее главе останется прежним. Если же наш мелкий акционер до покупки акций фирмы был в ней пролетарием или капиталистическим администратором, то после покупки акций таковым он и останется. Ну, а если небольшое количество акций покупает менеджер высокого ранга, принадлежащий к верхушке управленческого аппарата фирмы и являющийся капиталистом в силу своего служебного положения, но до сих пор не являющийся крупным акционером фирмы и не ставший таковым в результате этой покупки, то последняя не сделает такого менеджера капиталистом в большей мере, чем он был до нее.

Что же касается крупных акционеров, участвующих в управлении фирмой, то в системе отношений собственности на эту фирму и управления ею, существующих между ними, могут преобладать — в разнообразнейших пропорциях — как коллективные, так и авторитарные отношения; при этом преобладание того или иного типа отношений в тех или иных пропорциях в общем обуславливается распределением акций, но жесткой корреляции здесь нет — сказывается действие и других факторов. Иными словами, нельзя сказать, что тот субъект, которому принадлежит 51% акций фирмы, всегда и во всех случаях причастен к собственности на фирму на 51%, а владелец 40% акций — на 40%; нельзя также сказать, что если акции фирмы распределены, к примеру, между двумя акционерами в пропорции 2/3: 1/3, то первый акционер всегда и во всех случаях причастен к собственности на фирму ровно в два раза более, чем второй. Например, если два начальника из одной фирмы являются крупными акционерами этой фирмы, владеющими одинаковыми пакетами акций, но при этом один из них подчинен другому, то первый начальник причастен к собственности на фирму в меньшей мере, чем второй.

Итак, мы видим, что буржуазное право создает иллюзию коллективной собственности там, где на самом деле доминируют отношения авторитарной собственности.

5) «Капитализму вообще свойственно отделение собственности на капитал от приложения капитала к производству, отделение денежного капитала от промышленного, или производительного, отделение рантье, живущего только доходом с денежного капитала, от предпринимателя и всех непосредственно участвующих в распоряжении капиталом лиц. Империализм или господство финансового капитала есть та высшая ступень капитализма, когда это отделение достигает громадных размеров» [347, c. 356–357].

Приведя эту ленинскую цитату, В. П. Матвеев сопровождает ее следующим комментарием: «Это положение полностью подтверждается как американской, так и западноевропейской действительностью. Управляющие акционерных обществ не обладают самостоятельной властью, а только лишь выполняют волю крупных акционеров, финансовой олигархии. И немало примеров тому, как владельцы капитала расправляются с не угодными им управляющими» [318, c. 177].

Мы видим, что и великий Ленин, и скромный советский кандидат экономических наук Матвеев разделяют предрассудок буржуазных юристов, согласно которому можно быть собственником и не иметь реальной возможности управлять своей «собственностью», можно реально управлять и в то же время не быть собственником. Однако если мы откажемся от этого предрассудка, то перед нами неизбежно встанет нелегкая теоретическая задача — показать, как с точки зрения концепции трех типов отношений собственности и управления выглядит следующий исторический процесс: по мере того, как свободно- конкурентный капитализм сменяется монополистическим, наследники глав фирм передоверяют управление фирмами наемным управляющим во все большей и большей степени. Это происходит двояким образом. Во- первых, владельцы сравнительно мелких фирм, чтобы избежать разорения, добровольно идут на поглощение их фирм более крупными, обращают свою долю капитала этих фирм в акции и живут на дивиденды с последних, полностью отстраняясь от управления тем делом, в которое вложены некогда принадлежавшие им деньги. Появление все большего количества таких людей в процессе вступления капитализма в высшую стадию своего развития — империализм — в большой мере обусловило тот рост слоя рантье в империалистических державах, о котором писал Ленин¹⁵. Во- вторых, наследники финансовых империй зачастую устраняются не только от текущего управления делами фирм, но и от того верховного управления, которое обычно называют распоряжением фирмой: они фактически перестают принимать решения по поводу назначения руководителей высшего (не говоря уже о среднем и низшем) ранга, по поводу общей деловой стратегии их фирм, а иногда даже по поводу ее продажи, дарения или завещания в наследство. Иногда такое устранение является полностью добровольным, но зачастую наследников просто оттесняют от управления фирмами, не оставляя им другого выхода, высшие менеджеры, нанятые еще предыдущими главами фирм. Разумеется, это происходит далеко не со всеми наследниками монополий¹⁶, но все-таки со многими из них. Случается так, что в результате всего этого пакеты акций перераспределяются в пользу менеджеров и их наследников, а бывшие наследники утрачивают не только реальную возможность распоряжаться фирмой, но и формальное, признаваемое законом право собственности на нее; однако сплошь и рядом «наследные принцы» становятся и остаются формально полноправными главами фирмы, закон признает за ними право собственности, они сполна получают огромные суммы дивидендов по своим акциям, но реальной общественной возможностью управлять «своими» фирмами не обладают¹⁷ — иными словами, реально не причастны (или почти не причастны, в малой мере причастны) к собственности на эти фирмы¹⁸.

Объяснение этого процесса таково: перед нами — не что иное, как ротация кадров верховных капиталистических собственников. Система отношений собственности то на одни, то на другие капиталистические фирмы меняется не только по своему типу (в связи со слиянием фирм в ней увеличивается содержание отношений авторитарной собственности), но и по ролям включенных в нее субъектов: в частности, старых верховных собственников вытесняют новые люди, ранее занимавшие более низкое место в иерархии управления этими фирмами. При этом соответствующие изменения права собственности отстают от изменения реальных отношений собственности: юридическим правом верховной собственности на капиталистические фирмы продолжают обладать люди, уже не являющиеся реальными верховными собственниками этих фирм; бывшие же главы мелких фирм, поглощенных крупными, обратившие свой капитал в акции, продолжают считаться в глазах закона причастными к собственности на фирмы, выпустившие эти акции. Отношения управления производством, распределением, обменом и потреблением изменяются тут же вслед за изменениями отношений собственности: так, наследники бывших верховных собственников, сами уже не являющиеся таковыми, но еще обладающие формальным правом верховной собственности, уже не распределяют себе свою долю прибыли — они получают ее из рук реальных верховных собственников фирм. То же относится и к бывшим владельцам исчезнувших мелких фирм, обратившим свой капитал в акции. Однако соответствующие изменения количественных соотношений между разными долями прибыли заметно отстают от изменений в отношениях распределения — и вот мы видим, что люди, кажущиеся верховными собственниками фирм лишь в кривом зеркале закона, получают на свое личное потребление не меньшую долю прибыли, чем в том случае, если бы они и на самом деле были верховными собственниками; а бывшие главы исчезнувших мелких фирм получают по своим акциям не меньшие суммы дивидендов, чем раньше присваивали в качестве верховных собственников своих фирм. Поэтому создается ложное впечатление, что эти рантье продолжают в полной мере относиться к классу капиталистов. На самом же деле они перестают быть капиталистами, превращаясь в деклассированные элементы: по своему социальному положению