Сущность человека

большевистской партии — разумеется, не только благодаря лимоновской симпатии к нему, но прежде всего на почве борьбы с общим конкурентом, ныне покойным Александром Лебедем) занялся широкой благотворительностью и благодаря этому одно время пользовался немалой популярностью среди жителей Красноярского края [578, с. 222, 226–227]; однако эта благотворительность буржуя не имела ничего общего с борьбой крестьянских разбойников за крестьянскую правду. Было и такое, что екатеринбургская мафиозная группировка «Уралмаш» устраивала образцово-показательные налеты на торгующих наркотиками цыган, широко рекламируя эти свои акции и тоже приобретая немалую популярность в массах. Однако посмотрим, на чем зарабатывали деньги сами эти «народные заступники»:

«…наиболее рентабельным делом была продажа водки, изготовленной из технического спирта, который по закону запрещен к потреблению. Банда имела три завода, выпускающих технический спирт, наклеивала этикетки известных фирм на бутылки с фальшивой водкой. Такая поддельная водка продавалась примерно за одну треть от ее обычной стоимости. Самыми верными покупателями такой водки были алкоголики региона, многие из которых от нее умерли» [578, с. 279–280].

Как видим, истинно русские бандиты-уралмашевцы травили русский народ не хуже своих конкурентов — цыганских наркоторговцев. Вообще, забота этих мафиози, играющих в робин гудов, о простых русских людях принимала порой весьма экстравагантный характер:

«Кампания „Город без наркотиков“ открыла также два „реабилитационных центра“. Реабилитация состояла в том, что молодого наркомана хватали, привязывали ремнем к узкой кровати, стаскивали с него штаны и били кожаными ремнями по ягодицам 300 раз. Наркоман, неспособный после этого ходить, первые несколько недель был прикован к постели и отвыкал от наркотиков, сидя на хлебе и воде. 20-летний Андрей, пройдя курс такого „лечения“ в центре, сказал, что его избили до такой степени, что он провел три недели в больнице и рубцы у него остались на всю жизнь. После того, как его избили до потери сознания, его повесили в наручниках на стене на три дня. „Это садисты, — сказал он. — Они любят власть, и этим все сказано. Едва ли это можно назвать лечением“» [578, с. 285].

Крестьянский разбойник Устим Кармалюк порол жестоких помещиков; современные буржуазные бандиты порют беззащитных наркоманов из небогатых семей (наркоманы из зажиточных семей, понятное дело, в их «реабилитационные центры» не попадают), издеваются над пролетарской молодежью. Вот замечательная иллюстрация, демонстрирующая истинную классовую сущность современной мафии.

Следует указать еще несколько причин, парализующих развитие классовой пролетарской борьбы. Сюда относятся, в частности, алкоголизация¹⁵, утрата классовой памяти и потеря интереса к чтению и навыков чтения.

С алкоголизацией все очень понятно, и много говорить о ней мы не будем. Еще Август Бебель произнес замечательные слова: «Мыслящий рабочий не пьет, а пьющий — не мыслит». Непригодность для любого серьезного дела (а пролетарская революция — самое серьезное дело в мировой истории) человека с наркотической зависимостью, разновидностью которой является зависимость от алкоголя, — факт очевидный (такого алкоголика не следует, однако, смешивать с человеком, который может пить, а может и не пить)¹⁶…

О потере привычки к серьезному чтению хорошо сказано в одной статье в фашистской газете «Лимонка»:

«Читать в массе пока умеют. Но нет привычки к чтению. Трудно доходит смысл прочитанного. Не умеют удерживать в памяти, вычленять главное, следить за мыслью. Вспоминаю выступление на съезде НБП кого-то из региона: „Пытаемся работать и со скинхэдами. Трудно. Хотят газету („Лимонку“. — В. Б.) прочитать, интересно, видят — женщины напечатаны голые. А не могут…“» [цит. по: 233, с. 265].

Не надо строить иллюзий, что подобное неумение читать присуще только соплякам — скинхэдам. То, что рабочие в массе своей читают почти исключительно бульварную прессу, факт известный. Приведем здесь рассказ о неудачной попытке распространения левой литературы среди своих товарищей по работе, предпринятой днепропетровским рабочим активистом Олегом Дубровским:

«За более чем три месяца распространения объявлений о деятельности абонемента революционно- социалистической библиотеки, интерес к соответствующей литературе проявился только у троих рабочих! Двое заинтересовались каталогом анархистских изданий и сделали одинаковый выбор в пользу книги Аршинова „История махновского движения“ (скорее всего, здесь сказался тот фактор, что Н. Махно был и остается самой легендарно-харизматической личностью Екатеринославщины со времен гражданской войны). Еще одного заинтересовали произведения Троцкого, и он взял читать „Преданную Революцию“. Но даже с этими товарищами, после того, как они вернули прочитанные книги Троцкого и Аршинова, не возникло никаких обсуждений. У них не было вопросов, как и не было больше интереса к троцкистской или к анархистской литературе. Все это значит, что братья по классу продемонстрировали полное равнодушие к социалистической литературе и прессе! При попытках непосредственного распространения газет (чем Дубровский занялся сразу же, буквально с первого дня своего возвращения на завод), получался тот же отрицательный результат. За последние 8–9 месяцев Дубровский пытался (и только бесплатно!) распространять на Опытном трубном заводе следующие издания: „Пролетарий“; „Позиция революционных пролетарских сил“; „Классовая Борьба“; „Стачка“; „Рабочая Демократия“; „Человечность“… Реакция рабочих на бесплатное распространение этих изданий: „Нет, спасибо, не надо!..“; „Это и так уже известно!“; или, — „Это слишком серьезно! Жизнь и так тяжела, чтобы такой серьезной литературой голову забивать!..“ Можно было наткнуться и на реакцию типа: „Это все х…йня!“¹⁷. Регулярно обновляемая расклейка газет, например, в комнате отдыха прокатчиков на участке сплавов, давала плачевный результат. Никто не интересовался! Не читали даже заголовков! Раскладывание на рабочих местах? Тогда те, для кого эти газеты были предназначены, использовали их для бытовых, или даже санитарно-гигиенических нужд! В мае 2003 г. некоторое оживление вызвал № 5 газеты Марксистской рабочей партии „Стачка“, и то только потому, что там, в статье „Политический сыск на предприятиях…“, содержался материал о ноябрьских событиях на Опытном трубном заводе. Чтобы как-то заинтересовать рабочих этим выпуском „Стачки“, Дубровскому приходилось специально анонсировать ее, — здесь, говорил он, вы найдете кое-что и о нашем заводе… Таким образом, удалось заинтересовать „Стачкой“ термистов, крановщиков, электриков (хотя, ни вопросов, ни развития интереса Дубровский так и не дождался). Но тот же № 5 „Стачки“, без соответствующего анонса висящий в комнате отдыха прокатчиков, не привлекает абсолютно никакого внимания. Никто ничего не может сказать о его содержании! В то же время, все это вовсе не значит, что рабочие на работе ничего не читают. По крайней мере, до того, как Дубровскому „влепили“ выговор „за чтение печатных изданий в рабочее время на рабочем месте“, прокатчики читали в любое время, как только производственный процесс позволял делать это. Но что они читали? Какие издания в изрядных количествах валялись на рабочих местах? Исключительно „желтая пресса“ на пять „С“: секс; страхи; слухи; скандалы; сплетни!.. „Популярная Газета“, „Семейная газета „Ника““, „События“, „Мир увлечений“, „Днепр Вечерний“… Это означает, что классовый враг не только преобладающим образом доминирует на информационном пространстве. Он также плотно контролирует сознание рабочих, полностью доминируя в сфере борьбы идей…» [цит. по: 233, с. 265–266].

Эта нелюбовь к чтению — продукт не только нынешней подавленности и апатии СНГовских рабочих, но прежде всего монополистического капитализма и неоазиатского строя как таковых, проституировавших интеллигенцию и тем самым обесценивших книжное знание в глазах эксплуатируемых масс — способствует, среди прочего, потере классовой памяти. В доиндустриальных обществах, где народная масса не владела письменностью, подобная классовая память передавалась из уст в уста, в песнях о Степане Разине или Устиме Кармалюке, в рассказах о том, как наши ребята сожгли в 1905 г. мельницу у барина, и т. п. В современных условиях, из-за возрастания доли отношений индивидуального управления между пролетариями и исчезновения отношений коллективного управления между ними (иными словами — атомизации пролетариата; именно ее результатом явилось исчезновение старой крестьянской и раннепролетарской культуры), подобный механизм формирования классовой памяти исчез, а без классовой памяти классовое сознание столь же невозможно, как и какое — либо сознание у человека с напрочь исчезнувшей памятью. Книг же, как сколько-нибудь серьезных буржуазных, так и революционно- социалистических (многочисленных старых и чрезвычайно редких и плохо доступных современных),