Турне было совершено Гамсуном в 1890–1891 годах, и результатом его стала революция на норвежском Парнасе.
Глава седьмая
РЕВОЛЮЦИЯ НА ПАРНАСЕ
Со своими лекциями по литературе Гамсун проехал по всей Норвегии. Он имел такой оглушительный успех, что в некоторых городах даже пришлось отменять другие «увеселения» — например, в театре в Ставангере были отменены все спектакли в те дни, когда в городе выступал Гамсун.
У писателя было в это время две цели: совершить революцию на Парнасе, «расчистить» дорогу молодым писателям-психологам, свергнув старые авторитеты, и заработать денег, которых по-прежнему катастрофически не хватало.
Гамсун хочет писать, чтение лекций отрывает его от «Мистерий», и на несколько летних месяцев 1891 года он решает сделать паузу и приезжает поработать в «тихий уголок» Сарпсборг.
Гамсун писал, что «Мистерии» были созданы им в то время, когда он «был влюблен, был беден». В это время он пережил две любовные неудачи.
Первым увлечением была некая Каролина, работавшая горничной в отеле. Жители Сарпсборга реагировали на любовь Гамсуна так же, как и жители «маленького приморского городка» — на любовь Нагеля.
Другим увлечением писателя была в это время Лулли Льюис, которую писатель встретил в Кристиансанне у своих друзей Ханса и Каллы Неерос.[66] Лулли Льюис, по мнению многих исследователей творчества Гамсуна, стала прообразом Дагни Хьелланн. Однако отношения писателя и фрекен Льюис зашли в тупик, и Гамсун, разорвав помолвку, уехал из городка и постарался забыть о неудаче.
Он был очень удивлен, когда в 1935 году его адвокат, фру Сигрид Стрей, старая подруга Лулли, сообщила ему, что фрекен Льюис так и не вышла замуж, а свой разрыв с ним рассматривала как «величайшую трагедию жизни». Гамсун отвечал фру Стрей, что и предположить никогда не мог, что Лулли любит его.
Надо сказать, что Гамсун был необыкновенно красив и обаятелен, а уж тем более в молодые годы. На его выступления женщины ходили не столько послушать лекции, сколько посмотреть на лектора. Даже Арне Гарборг в своих воспоминаниях о турне Гамсуна не мог не отметить, как красив и, выражаясь современным языком, сексуален был автор «Голода». В письме к своей знакомой из Бергена Гарборг спрашивал в шутку, сколько дам завоевал Гамсун, а она отвечала ему: «Бог мой, он завоевал всех женщин Бергена. Они все пали к его ногам».
Осенью 1891 года Гамсун приезжает, наконец, в Кристианию, где читает три свои знаменитые лекции — «Норвежская литература», «Психологическая литература» и «Модная литература», в которых сформулированы основные принципы программы писателя, реализованные в его произведениях 1890-х годов.
Главным недостатком современной литературы, по мнению Гамсуна, является то, что она не удовлетворяет требованиям изображения психологической глубины. Признавая заслуги своих предшественников, представителей реалистической школы, «четверки великих» — Хенрика Ибсена, Бьёрнстьерне Бьёрнсона, Александра Хьелланна и Юнаса Ли, — он тем не менее считает, что они уже не могут служить примером для молодых норвежских писателей. Гамсун твердо убежден, что современный художник в первую очередь должен быть проникновенным психологом.
Сам того не зная, он следует за Зигмундом Фрейдом,[67] призывая понять происходящие в душе человека процессы, динамику его души, влечения, подавленные желания и представления, душевные конфликты —
Для литературы нового типа не годились тона и полутона реализма. Здесь были нужны новые средства: автор должен был описывать не только свет человеческого разума, но и тьму его подсознания.
Кроме того, когда иррациональное — антипод рационального — оказывается в центре внимания автора, из художественного произведения исключаются всякая тенденциозность и возможность моральной оценки. Искусство, по мнению Гамсуна, призвано быть «благородным», изображать «аристократов духа», утонченные, избранные натуры, к которым он причисляет и себя в силу своей особой нервной организации и художественного таланта.
Ниспровергающий пафос Гамсуна уравновешивался его высокой оценкой норвежской литературы в целом, «которая по праву пользуется известностью во всем мире». Однако эта литература годна лишь для «крестьянского населения» с его «мещанскими устремлениями». Поэтому «четверка великих» и пишет на потребу дня о «банкротстве фирм и мошенничестве, о судьбах влюбленной парочки и узкоколейки, о внутренних делах паствы прихода Святого Петра… об американских врачах-гинекологах и ошибках в норвежском переводе Библии».
Гамсун утверждает право писателя на изображение противоречивых, непоследовательных, «современных людей», переживающих кризисы и крушение надежд от колыбели до могилы, находящихся в нервном возбуждении, в душевной дисгармонии, в смутной, неопределенной тоске. Писатель имеет право писать обо всем субъективно. Новый герой и новый писатель-психолог должны, по мнению Гамсуна, обновить литературу, расширить рамки психологизма прежней, реалистической литературы, исследовавшей типические характеры в типических обстоятельствах в соответствии с наукой.
Лекции Гамсуна, по его приезде в столицу, вызвали такое внимание публики, что на них пришли многие известные деятели культуры: Эдвард и Нина Григ,[68] Фритьоф Нансен и даже Хенрик Ибсен, на которого (из норвежских писателей) молодой коллега нападал больше всего.
О предстоящих чтениях ходило много слухов. Говорили о словесной казни великих писателей, о надвигающемся скандале, поэтому нет ничего удивительного, что послушать Гамсуна собралось столько народа.
Скандал действительно грянул: молодой революционер камня на камне не оставил от классиков реалистической литературы.
Особую «пикантность» происходящему придавало присутствие на лекциях Ибсена, который был единственным из «четверки», пришедшим на выступление Гамсуна.
У нас есть воспоминания свидетелей и участников той знаменательной встречи. Особенно интересны воспоминания Хильдур Андерсен, последней музы Ибсена, талантливой пианистки.
Она вспоминала, как 7 октября вместе с Ибсеном сидела в первом ряду среди публики на первой в Кристиании лекции молодого Кнута Гамсуна. Гамсун был явно встревожен, обнаружив, что Ибсен принял приглашение и пришел на его лекцию. А пронзительный взгляд Ибсена, «неприкосновенной святыни» норвежской литературы, еще более усилил остроту нападок автора и одновременно увеличил его нервозность.
По словам Хильдур, Ибсен сказал ей через несколько дней: «Надеюсь, ты помнишь, что сегодня
