— Извини, уважаемый, хоть обижайся, хоть не обижайся, но спать ты иди к Савелию, на их стороне и площадка пошире, и место удобней, к тому же Савелий и привык уже к тебе, вот и пущай услаждается пеньем твоим.
Бригадир недовольно что-то пробурчал, но возражать не посмел.
Примостившись между ним и Николаем, Непомнящий вскоре захрапел, захрапел как-то по-новому, резко, напористо, словно бы даже с вызовом.
— Ну, завел пускач! Теперь всю ночь прогырчит, как застрявший бульдозер. Чтоб тебя разорвало! — громко выругался Савелий.
По привычке или из благих намерений. Непомнящий, проснувшись до рассвета, принялся готовить завтрак. Коротенький часок тигроловы поспали в блаженстве.
В этот день, перерезав три больших ключа, они вынуждены были сделать вторую нодью.
Непомнящий не узнавал местность и только одно твердил:
— А бог его знает? Промашка вышла! Должно, подальше надо пройти...
Павел имел на этот счет свое мнение.
— Надо бросить эту восточную сторону и перевалить через хребет на запад, — сказал он на следующее утро. — Ведь леспромхозовская дорога с западной стороны хребта — значит, и Семенов ключ там же, а здесь мы только время зря теряем.
— Верно говорит Павелко! — поддержал Евтей.
Савелий колебался, вопросительно смотрел на Непомнящего:
— Как ты шшиташь, Матвеич, с западной стороны или с восточной?
— А бог его знает!
— Ну, тогда пойдем на запад! — сердито проговорил Савелий.
На западную сторону хребта перевалили лишь к вечеру, и сразу же Непомнящий узнал верховья своего ключа, но до зимовья было еще километров десять. Тигроловы до полной темноты могли бы успеть преодолеть это расстояние, но проводник, выбившись из сил, едва тащился сзади и сам предложил сделать поскорей нодью. И была третья нодья, и третья изнурительная ночь под звуки ненавистного храпа.
К следующему полудню вышли наконец на путик Непомнящего и через час ходьбы увидели потемневшее, покосившееся зимовье с покатой лубяной крышей.
Внутри избушки оказалось тесно и неопрятно, но промысловики были рады и этому жилью, а Непомнящий просто сиял от восторга.
— Далеко ли тигриный след отсюда? — не дав ему как следует насладиться радостью, деловито спросил Евтей.
— Рядом совсем, метров пятьсот, может, больше чуть, вот сейчас попьем чайку и сведу вас туда...
— Раньше ты говорил: километра два-три от избушки, а теперь — пятьсот метров, — подозрительно оглядывая проводника, заметил Евтей и, повернувшись к еще не вошедшему в избушку и стоящему перед открытой дверью Савелию, предложил: — Слышь, Савелко, ты не сходишь ли с ним прям сейчас до следа? Он говорит, пятьсот метров всего. Пока мы тут печку будем растапливать, чай кипятить да дрова рубить, вы и возвернетесь. А то чай будем пить да о следах все думать, — может, к выеденному яйцу четыре дня подбираемся?
— Ну ты, Евтей Макарович, зря сомневаешься. Ежели я в одном промашку сделал — лешак попутал меня, так неужто и во всем остальном без доверия ко мне относиться?
— У нас, в тигроловском нашем деле, как в торговле, закон тот же самый: доверять — доверяй, но все одно проверяй. Вот Савелий сейчас и проверит, что там за следы такие.
Вернулись мужики минут через сорок. Молча оба вошли в избушку, молча разделись, подсели к столу. Лицо Савелия было хмурым, лицо Непомнящего выражало вину.
— Ну, что там оказалось, Савелко? — упавшим голосом спросил Евтей, заботливо наливая брату чай в кружку и подсовывая к нему миску с горячим супом.
— Опять промашка вышла, — потупился Непомнящий. — Никогда со мной такого греха не бывало, а тут прям затемнение какое-то нашло. Вот истинный крест — не бывало!
— Рысь там, Евтеюшко, туда-сюда прошлась по старому тигриному следу, ишшо и зайцы налапотили, — после минутного молчания ответил Савелий.
Евтей понимающе кивнул и больше уже не спрашивал ни о чем. Непомнящий, втянув голову в плечи, настороженно посматривал на тигроловов, ожидая упреков, но те больше о следах не вспоминали и вели себя так, словно ничего не случилось. Правда, переговариваясь между собой, они избегали обращаться к хозяину избушки, точно его и не было здесь. И, словно в благодарность за такое великодушное к себе отношение, Непомнящий, едва лишь они улеглись спать, захрапел, вероятно, именно так, как храпел когда- то в молодости. Это было действительно совершенно немыслимый храп, невозможно было даже представить, что эти мощные яростные звуки исходят из обыкновенного человеческого горла...
Далеко за полночь, когда из-за сопок показалась поздняя луна, Павел вдруг не услышал храпа... Это было так непривычно, что, открыв глаза, он с замиранием сердца прислушался, пытаясь понять, в чем дело. Потрескивали и шипели в печке толстые ясеневые поленья, шуршала в углу под нарами мышь. «Почему же не слышно храпа?» — с испугом подумал Павел и, оперевшись на локоть, вгляделся. Лунный свет, сквозь небольшое оконце, смутно освещал неподвижную фигуру. Павел хотел разбудить лежащего рядом Евтея, но тот сам проснулся и с тревогой глядел на вытянувшегося вдоль стены Непомнящего. Вслед за Евтеем приподнялись Савелий с Николаем. С полминуты тигроловы с нарастающей тревогой вслушивались и вглядывались в сторону Непомнящего. Но он не храпел, не ворочался и не скрипел зубами. Он не проявлял признаков жизни.
«Только этого еще не хватало», — подумал Павел, собираясь встать и зажечь свечку, но в это время Савелий тревожно спросил:
— Эй, Матвеич! Пошто молчишь? Ты живой?
— Толкни его в бок, может, у него сердце остановилось, — тоже с тревогой в голосе посоветовал Николай.
Савелий осторожно толкнул соседа, тот пошевелился, что-то пробормотал, в горле у него побулькало, протяжно проскрипело, и вдруг тишину взорвал храп.
Упал на нары Николай, вздрагивая от смеха. От души смеялись Евтей с Павлом. И только Савелий продолжал смотреть на храпящего, но теперь, вероятно, уже жалея, что толкнул его...
Пять дней не было тигроловов в сторожке Хохлова. Их возвращению он был искренне рад.
— Нашли с кем связываться, — выслушав рассказ Савелия, сказал Хохлов. — Этот Непомнящий — самый первейший на селе болтун! Да и человек дерьмо, никто с ним не водится.
Следующие два дня промысловики вновь расспрашивали жителей о тигриных следах, нашли еще двух охотников, видавших следы, но один из них после тщательного допроса, проведенного Евтеем, оказался лгуном, другой же две недели тому назад видел следы тех же самых тигров, которых уже преследовали тигроловы от вощановской избушки.
На третий день изнывающие от безделья, а еще больше от неопределенности Савелий и Николай стали уговаривать Евтея переехать в другой район — в Пожарский или Дальнереченский.
— Там-то мы быстрей отыщем, — доказывал Савелий. — Тигров там завсегда водилось больше, чем в нашем районе. Помнишь, как, бывало, здесь ищем, ищем, не можем найти, а туда переедем — и сразу след готов.
— Бывало, что и там не единожды промахивались, а здесь отлавливали, — упорствовал Евтей. — Поживем еще денька два-три, съездим в нижний поселок, там поспрашиваем. Ведь была же тигрица с малыми тигрятами на артемовских угодьях осенью. Была! И около верхнего порога тоже шишковщики видели следы тигрят. Значит, есть они где-то, и должен следы их кто-то засечь. А ежели мы сейчас, до конца не вызнав, сорвемся, потом жалеть будем: зачем, дескать, до конца не вызнали? Два дня потерпим — все равно уж больше потеряно.
— Так ведь Николаю быстрей надо, его же на месяц отпустили... — настаивал Савелий.
— А ты уверен, что в другом районе-то быстрей, не дольше получится? Вот то-то и оно, что никто этого знать не может, ежели б телеграмму кто оттуда прислал, тогда без разговоров поехал бы, а то ведь
