жульничества на работе!» Я ему посоветовала поменьше пиздеть, я не из таких. И подумала, что, может, теперь получится скопить хоть немного и поступить в Калифорнийский универ, и стать химиком, и французский выучить – мне этого всю жизнь хотелось. Потом он говорит: «Зайди-ка сюда, я хочу тебе показать, где мы храним излишки товара, и к тому же у меня там есть форма, я хочу, чтобы ты ее примерила. Ее ни разу еще не надевали, я думаю, она как раз твоего размера». И вот я захожу в этот темный чуланчик с ним, и он там пытается меня облапать. Я его отталкиваю. Тут он говорит: «Ну, поцелуй меня только, слегонца, а?» – «Отъебись», – говорю. Он лысый и толстый, и коротышка, и зубы вставные, и черные бородавки на щеках, а из них волосы растут. Он втащил меня туда – цап за жопу, а другой рукой – за сиськи, и обмусолить пытается. Я его опять отпихиваю. «У меня жена есть, – говорит он, – и я ее люблю, не беспокойся!» И снова на меня прыгает, а я ему коленом
– Грустная история, – сказал я.
– Слушайте, – сказала Эди, – мне надо идти. Веселого Рождества. Спасибо за выпивку.
Она поднялась, и я проводил ее до двери, открыл. Она ушла по двору прочь. Я вернулся и снова сел.
– Ах ты сукин сын, – сказала Сара.
– Чего такое?
– Если б меня тут не было, ты бы ее выеб.
– Да я эту дамочку едва знаю.
– Такое вымя! Да ты просто в ужасе был! Ты даже
– Что ей, заняться больше нечем – шарахается повсюду перед самым Рождеством?
– А чего у нее самой не спросил?
– Она же сказала, что ищет Бобби.
–
– Не знаю. И не могу знать…
Тут Сара встала и завопила. Разразилась рыданиями и выскочила в соседнюю комнату. Я налил себе выпить. Цветные огоньки на стенах вспыхивали и гасли.
99
Сара готовила гарнир, а я сидел на кухне и разговаривал с ней. Мы оба потягивали белое вино. Зазвонил телефон. Я сходил и ответил. Дебра.
– Я просто хотела пожелать тебе веселого Рождества, мокрая лапша.
– Спасибо, Дебра. И тебе тоже счастливого Санта-Клауса.
Мы поболтали, затем я вернулся и снова сел.
– Кто звонил?
– Дебра.
– Как она?
– Ничего, я так понял.
– Чего ей надо было?
– Передает поздравления.
– Тебе эта натуральная индюшка понравится, и фарш тоже хороший получился. Люди яд лопают, чистый яд. Америка – одна из немногих стран, где превалирует рак толстой кишки.
– Да, у меня в жопе часто чешется, но это просто геморрой. У меня его однажды уже вырезали. Перед операцией они в кишки такую змею с лампочкой вгоняют и смотрят, рак ищут. А змея довольно длинная. И тебе ее в самое нутро всаживают!
Телефон зазвонил опять. Я сходил и взял. Кэсси.
– Как дела?
– Мы с Сарой индюшку готовим.
– Я по тебе соскучилась.
– И тебе веселого Рождества. Как на работе?
– Нормально. Гуляем до второго.
– С Новым годом тебя, Кэсси!
– Да что это с тобой такое?
– В голове немного шумит. Не привык я в такую рань белое вино пить.
– Позвони мне как-нибудь.
– Конечно.
Я вернулся в кухню.
– Это была Кэсси. Народ всегда на Рождество звонит. Может, и Драйер Баба звякнет.
– Не звякнет.
– Почему?
– Он никогда вслух не разговаривал. Никогда не говорил и никогда к деньгам не прикасался.
– Это неплохо. Дай попробовать гарнира.
– Валяй.
– Слушай – а здорово!
Потом телефон зазвонил снова. Так всегда. Стоит начать, и будет звонить и звонить. Я зашел в спальню и ответил.
– Алло, – сказал я. – Кто это?
– Ты сукин сын. Не узнаешь?
– Да нет, не совсем. – Какая-то пьяная тетка.
– Угадай.
– Постой. Я знаю!
– Да,
– Ты знаешь, кто отец?
– Какая разница?
– Наверное, ты права. Как там у вас, в Ванкувере?
– Нормально. До свидания. Я снова зашел на кухню.
– Это была канадская танцовщица живота, – сообщил я Саре.
– Как у нее дела?
– Полна рождественского веселья.
Сара поставила индюшку в духовку, и мы вышли в переднюю комнату. Потрепались. Затем телефон зазвонил снова.
– Алло, – сказал я.
– Вы Генри Чинаски? – Молодой мужской голос.
– Да.
– Вы – Генри Чинаски, писатель?
– Ага.
– В самом деле?
– Ага.
– Ну, а мы – парни из Бель-Эра, и мы в натуре по вам тащимся, чувак! Мы так по вам тащимся, что хотим вас
– А?
– Ага, мы щас приедем и пива с собой привезем.
– Засуньте это пиво себе в задницу.