– Так, – говорит Блумберг, не веря ушам своим. – Это значительно осложняет дело.
Райнер отворачивается.
– Значительно осложняет, – повторяет Блумберг, холодея. – О, какие мы идиоты!! – он швыряет телефонную трубку в стену и хлопает по столу. – Какие идиоты!! – Блумберг вскакивает и принимается ходить по кабинету. – Де Грие и Вике Рольф. Надо срочно их найти. Срочно найти.
Фрау Хартконнер
У меня над столом висит старая черно-белая фотография: какой-то танцовщик, или даже может быть, плясун.
Правильный кадр, сортовой экземпляр.
Ту т надо бы объяснить, что я думаю и чувствую, когда смотрю на этого плясуна.
Почему я его у себя над компьютером повесила.
Ну что ж, пожалуй, не так сложно.
Я думаю: «Пляши!»
Что надо сделать, чтоб полюбить человека? Надо с ним потанцевать. Надо его растанцевать.
И тогда происходит чудо – чужой человек становится единственным, твоим.
Я танцевала с Эриком много-много лет. И я даже не уловила, когда наступил момент, после которого я смогла говорить: «Люблю тебя, жить без тебя не могу», – не кривя душой.
Зачем я пишу книжки?
Чтоб дать ответ на этот вопрос.
На него ведь никто не дал ответ. Об этом редко пишут.
Интереснее, понятнее – писать о внезапно вспыхнувшей страсти тридцатилетнего молодого человека к пятнадцатилетней дикой луппетте. Это как заражение крови. Горячка, любовный жар. Это болезненно и красиво. Сонная и кровавая реальность, мгновенные вспышки счастья на грани сна и яви, жизни и смерти.
А вот поди-ка ты пойми: когда, как начинается вот это странное состояние, которому и имени нет; когда были чужими, а стали своими? когда разрыв уже невозможен, непредставим?
Загадка.
Да, некоторые писатели пытались говорить о семейной жизни, но у них попросту ничего не получалось. Чаще всего выходила какая-нибудь литературщина.
А если и получалось, то помимо их воли, случайно.
У Голсуорси в «Саге о Форсайтах», в первой ее части, описана ситуация: Ирэн вышла замуж за Сомса, не любя его. Сомс ее обожает, благоговеет перед ней. А он ей попросту противен. Ирэн изменяет Сомсу с архитектором Босини. Оскорбленный Сомс делает Босини банкротом, и тот совершает, в сущности, самоубийство.
Разумеется, Ирэн для Сомса навсегда потеряна.
Так вот: мне всегда было безумно жалко Сомса. Хотя Голсуорси, наверное, не хотел, чтобы читатель его жалел, когда писал первую часть. Тогда Голсуорси был молод, он оказался в той же ситуации, что и Босини.
Может быть, ему даже приходило в голову что-то вроде: «Вот умру я, и будете знать!…»
Но в конце романа Голсуорси, кажется, наконец понял Сомса.
И Сомс погибает, спасая из огня свою коллекцию картин.
До Эрика у меня было несколько молодых людей. Сначала я им очень нравилась, но потом они вдруг заявляли, что не желают продолжать отношения.
Однажды я задумалась над причинами своих неудач, и вот что я вспомнила.
У моего деда было две внучки – я и моя двоюродная сестренка, на год младше меня. Так вот, сестренку дед просто обожал, души в ней не чаял. А надо мной всегда подтрунивал, насмехался, иногда довольно обидно.
И однажды, когда мне было лет шесть, я подслушала разговор между дедом и моим отцом.
– Нельзя же так явно показывать девочке, что ты предпочитаешь ее сестру, – говорил мой отец огорченно.
– Понимаешь, – сказал дед, – сестренка-то позволяет себя любить так, как я могу ее любить. А твоя дочка хитрая, она хочет, чтобы я ее любил так, как
И вот в свои двадцать я решила, что мне пришла пора задуматься над словами деда.
Я решила научиться принимать такую любовь, какую человек может мне дать.
В те годы я была максималисткой. Я дала себе странное обещание: выйти замуж за первого встречного, с кем удастся зайти так далеко.
Таким первым встречным стал Эрик Хартконнер.
Мы познакомились зимой, на катке. Я разлетелась в его объятия, мы сцепились, закружились и упали в снег. Эрик был в огромных спортивных перчатках и в длинном заснеженном пальто, а лицо он наполовину замотал шарфом. Неудивительно, что он не произвел на меня впечатления. Но я тогда кокетничала абсолютно со всеми.
