пойти. На улице мороз…
– Совершенно верно! – поддержал директор. – Избавляться нельзя. Надо помириться. Я и сам это понял…
– Надо вести конструктивный диалог.
– С крысами?! – взвизгнул Хлынов. – Увольте!
Опрометчивое слово, опрометчивое. Директор повернул остренький носик и бледно улыбнулся.
– Так вы даете добро на переговоры? – важно сказал спец. – Имейте в виду, я беру по ***.*** за сеанс.
Жохов, наемный менеджер, схватился за голову, а Хлынов, у которого касса, помертвел и вне себя дернул дверь. Она открылась, и под ноги спецу воровато порскнула беременная крыса.
– Дави! – закричал Жохов и кинул в крысу табуреткой, но спец перехватил его руку.
В результате табуретка угодила в клавиатуру компьютера. Клавиши брызнули во все стороны. Когда пыль осела, все увидели, что спец, приложив дудочку к крысе, о чем-то с ней интимно беседует.
– Социальные проблемы, – поднял глаза спец. – Вы, говорит, кушаете каждый день, а нам что, с голоду помирать? У нас дети малые, а предохраняться от нежелательной беременности и планировать семью мы не умеем. Вот и плодимся. Опять же, всякий табуреткой норовит. Социального статуса никакого…
Хлынов покачал головой и сказал:
– Я умываю руки!
– Ия умываю руки, – присоединился Жохов.
И они вышли, а спец, крыса и директор еще долго говорили о чем-то втроем. Потом они прошествовали по коридору к туалету, где под линолеумом зияла черная дыра, и спец лично спустился в эту дыру. Крысиный король дал ему интервью, в котором напирал на социальные проблемы и демографическую ситуацию среди крысиного поголовья, а также на то, что разность культур не должна стать помехой в сближении народов. Сошлись на том, чтобы директор выделил крысам отдельный кабинет с отоплением и ежемесячно поставлял им десять мешков отборной пшеницы.
– Хлынов, – сказал директор вечером, – каждый месяц мы будем покупать крысам десять мешков отборной пшеницы.
– Это кощунство! – взвыл Хлынов. – Кормить крыс хлебом! Да ты не русский человек, Ваграмян!
Ваграмян опять улыбнулся бледной улыбкой, и Хлынов опять умыл руки.
На некоторое время бесчинства крысиные прекратились. Правда, в тот конец коридора никто больше не ходил, и помещения стало несколько не хватать; да и запашок от крысиной колонии шел тот еще. Но и крысы не появлялись. Дамы до того расслабились, что стали оставлять на полках кофе и чай в стеклянных банках, – вот это и соблазнило крыс на новые подвиги. Еще не истек первый месяц выдачи субсидий, а уже некие ренегаты из числа представителей «другой цивилизации» лапками развинтили банку с кофе и все слопали, а потом им стало хреново прямо на важном договоре.
– Однако это уже пахнет нарушением соглашения! – сказал Жохов директору не без иронии. – Ну что, может, все-таки того?
Директор даже не стал его ругать: просто посмотрел как на маленького мальчика и устало сказал:
– Ну чего – того, Жохов? А вот если они тебя так – того?
– Я об этом и говорю, – покачал головой Жохов. – Слушайте, так же никто не делает. Все нормальные люди травят их – и с концами. И ничего страшного. Они привыкли к такому обращению. А вы тут какой-то ложный гуманизм разводите.
– Еще одно слово, – сказал директор, – и ты уволен…
Но Жохов на сей раз не испугался.
– Ах, вот как, – мягко сказал он. – Вот так, значит…
И удалился, крадучись. После того явственно стали замечать, что фирма разделяется надвое. Жохов поспешно строчил бумаги, и только голова его с вихром, склоненная, была из-за них видна. Он стал похож на пирата. Хлынов в нерешительности ходил от него до директора и обратно.
– Они требуют улучшения жилищных условий, – объявил повторно приглашенный спец, вылезая из дыры после беседы с крысиным королем.
– Будет им улучшение, – пообещал директор. – Морозы крепнут; надо же им как-то питаться.
На следующее утро после улучшения жилищных условий дамы заметили, что появилась новая разновидность крыс: эти новые были мельче и агрессивнее.
– С Сенной привели, на дармовщинку-то, – пояснил Бросаев.
– Ты спеца напустил на наше учреждение? – Жохов поднял на него свирепые глаза от бумаг. – Теперь ему половина прибыли отходит, а фирма загнется скоро, не столько от крыс, сколько от директорского комплекса вины…
– Мое дело – сторона, – заметил Бросаев. – А спец и правда что-то перемудрил.
Перемудрил – не то слово. После общения с ним, да еще двукратного, крысы возомнили о себе столько, что, видимо, произвели там у себя революцию и решили во всем походить на людей. Они потребовали публичности власти, гражданских свобод и социальных гарантий многодетным, после чего демографическая обстановка накалилась до предела. Редкий сотрудник не находил у себя в кармане выводок крысят. Они перестали бояться людей, выходили неспешно, почесываясь.
Стоял декабрьский полдень, небо за окном сомкнулось, белое и низкое, и дышать на улице стало нечем. Директор Ваграмян пригласил Хлынова и Жохова к себе в кабинет и запер двери.
– Что это трещит? – прошептал он.
– Что трещит? – спросил Бросаев. – Тишина…
Но треск был явственный, он нарастал и вновь уменьшался, он был, он тек, и куда денешься от него?
– Что трещит? Тишина? Да какая на хрен тишина… Это крысы.
Треск и писк разросся, он был рядом, он проникал и в окна, и в двери. Мутный запах волнами разносило по учреждению. Стены качались неверными волнами.
– Послушайте, вы сегодня видели Бросаева? – шепотом спросил директор.
– Нет, – пряча глаза, ответили Жохов и Хлынов. – Да и никого мы сегодня не видели…
– Но ведь это ужасно, – шепнул Ваграмян.
– Ужасно, – усмехнулся Жохов. – С самого начала надо было правильно действовать. Надо было их мочить, а не рассусоливать. А вы, директор, проявили…
Что именно директор проявил, Жохову не удалось досказать, потому что там, в коридоре, со всех сторон усилился зловещий треск. Он был уже у самой двери кабинета.
– Заприте-ка на засов, – передернулся Ваграмян.
Хлынов подошел к двери и вдруг увидел просунутую в щель под нею какую-то бумагу.
– Смотрите, – сказал он. – Они нам ультиматум предъявляют.
«Уважаемые господа, с вами говорит представитель правительства крысиной колонии. Мы имеем предъявить вам ультиматум. Ввиду того, что в результате опрометчивых действий директора фирмы Ваграмяна некоторые из наших сородичей пали жертвами его преступной халатности, будучи разорены и зацементированы под весами, а также ввиду того, что демографическая и социально-экономическая ситуация по-прежнему оставляет желать лучшего, мы предъявляем вам ультиматум…
Там, за дверью, ждут те, кто имеет полное право на долю в управлении фирмой».
– Какую долю! – всплеснул руками директор Ваграмян. – Совсем обнаглели!
– В противном случае вам придется выдать им господина Ваграмяна, который угрожает стабильности и миру на нашей фирме, – дочитал ультиматум Хлынов.
Ваграмян побледнел.
– Крыски! – закричал он, всплеснув руками. – Крысочки мои! Мы же с вами… Я же для вас… – Ваграмян всплеснул руками и выскочил в коридор.
Там сзади ему в шею впилось что-то острое и мягкое – круги поплыли у директора перед глазами, подхватило его крепко, с обеих сторон, и он еще успел увидеть, как разверзается под ним пол и как навстречу ему поднимаются скользкие серо-коричневые волны «другой цивилизации». Сидевшие за столом невольно прислушались: из коридора послышался его же, Ваграмяна, жуткий, длинный вопль, перешедший в визг, мягкий грохот и звук чего-то не то рвущегося, не то трещащего. Хлынов побледнел.
