– Там граната.
– Посмотри за стеной.
«Подводное землетрясение вызвало гибель ста двадцати пяти тысяч человек… Цунами на Шри-Ланке… Индия затоплена… При полном безветрии волна тихо подошла и смыла цепочку островов… числятся пропавшими без вести».
Я пытаюсь представить себе, как это произошло. Однако некоторые вещи невозможно себе представить. Четверть миллиона людей на чужом языке, я их не знаю. И ничего не чувствую, кроме жжения под черепной коробкой.
– Шухер, шухер! – кудахчет Тангенс.
– Черт! – Алекс аж подпрыгивает на стуле. – Да куда ж ты, бл…
Алекс срывает с себя наушники. И Тангенс тоже. Оба в бешенстве. Похоже, на этот раз победа за гоблинами.
– Акционер! – вопит Алекс на Тангенса. – Финансист, титан, стоик!
– Это ты виноват, надо было сразу гранату брать, а так где же мне было успеть?
– Да ты просто тормоз! Как тогда в бильярд! Тыкаешь куда попало своим…
– Не в бильярд, а на бильярде, – поправляю я.
Еще вечером было ясно, что снега выпадет много. Сижу за компьютером, краем уха слушая звуки. Звенит телефон у секретаря. У кофемолки басом – дон-дон – толстая белая чашечка. Тангенс надевает шапку: подправляет ее на голове, выверяя миллиметры; а потом уходит так тихо, что я даже не успеваю заметить – в дверь он ушел или в зеркало. Из коридора пахнет апельсином и кофе. Пошутить лишний раз и то лень, хотя шутки в голове так и толкутся.
– Бл-лин, – говорит Алекс тоскливо. – Вроде Новый год скоро. Почему же такая тоска?
– Потому что зарплаты нет, – отвечаю я. – Реклама не привлекается.
– У меня последние сто баксов остались.
– Пошли вина купим, – предлагаю я.
– Зачем?
– Да уж не знаю, – говорю. – Что обычно с вином делают.
Душный декабристский день, кончается оттепель. Урна пылает, как факел, у входа в метро. Острые, троекратно усиленные запахи гари, шавермы и свежих газет. Холодный ветер разносит плоские серые тучи по углам неба. В реке черные ледяные потоки бурлят со снежной пеной, как кока-кола.
13
Сидим с Алексом на столе и пьем не какую-нибудь «Печень неги», а актуальнейшее аргентинское вино «Термидор».
– Перед Новым годом в офисе, – говорит Алекс, обозревая окружающий пейзаж, – чувствуешь себя как-то свободнее. Начинаешь понимать, что, в сущности, это такое же место, как и все остальные места.
– А может, наоборот, в офисе начинаешь понимать, что Новый год – это такое же время, как и все другие времена?
– Может быть, – соглашается Алекс. – Ты где встречать будешь? С мамой?
– Она уехала, – сообщаю я. – В Германию, к сеструхе. Ребенка нянчить.
– У твоей сестры есть ребенок? – удивляется Алекс.
– Она шустрая, – говорю. – В семнадцать лет замуж выскочила.
Мы сидим и пьем вино. Мятые остатки снега внизу утоптаны. Пахнет желтыми розами: Революционные цветы. Пахнет бананами: предновогодний запах торговых центров. Все свежо и все прозябает. Крадутся сумерки, но мы не зажигаем света. Тишина. Слышно, как на лестнице хохочут барышни из соседнего офиса.
– Таррах-тарарах-тах-тах! – внезапно нарушает молчание Алекс.
Подходит к стене и – рывком – сдирает с нее пыльных голых баб, а также три карты: Республики Коми, Архангельской области и Мурманской области, на которых черным пересохшим маркером отмечены зоны влияния: «ЮКОС. Нойзидлер. Лукойл. Суал? Суэк».
– Неактуально! – приговаривает он.
– Долой случайные связи! – поддерживаю я, сталкивая на пол груду факсов, лежащую рядом со мной.
Факсы с шуршанием стелятся по полу. За окном по темнеющему небу через колодец двора летит маленький самолетик.
– Новый год! – зажигает Алекс. – Все во имя человека!
Перескакивает через стол, попадает руками и ногами в стул, катится по полу, выезжает в коридор и там с грохотом врезается в принтер.
– Даешь либеральную империю! – кричу я, заливая в горло остатки «Термидора».
Я завожу музыку: «Волшебная флейта» Моцарта. Мы принимаемся скакать и топтаться, вздымая руки. Заратустра, учитель легких танцев, предлагает нам выстроить кручи, чтоб танцевать над бездной.
– Известный всем я птицелов! – подпеваем мы, скача через столы. – Я вечно весел, труляля!
– И знают все меня, и стар и млад, хоть я не знатен, не богат!
– Хоть я не знатен, не богат!
– Ух ты! – это Алекс заприметил на верхней полке шкафа детский красно-белый барабанчик. – Сейчас я буду малютка Оскар! – он лезет на полку, достает барабан и начинает яростно колотить по нему карандашами. – А ты будешь кто?
– А я буду мистер Икс! – вспрыгиваю на стол, оттуда перемахиваю через монитор и взлетаю на одну из офисных перегородок. – Опля! Алле! Антрре! – балансирую я, отпускаясь и запрокидываясь. – Дже- ельсомина! Дже-е-ельсо-ми-на!!
Я слышу дикий грохот и в следующий момент понимаю, что лежу лицом вниз на полу. Алекс стоит надо мной, держась за мои волосы, и приговаривает:
– Петр? С вами все в порядке?
Как диктор на телевидении, когда вызывает на связь корреспондента из горячей точки.
– Святой Бонавентура, – я поднимаю голову. – О-о… святой Бонавентура.
Два раза, потому что в глазах двоится. Утираюсь. Поднимаюсь. Падаю.
– Лежи, лежи, – кудахчут надо мной несколько Алексов. – У тебя вся рожа разбита. Главное, не отрывай от пола лопатки! Я сейчас принесу воды!
Покачиваясь, я сажусь. Меня подташнивает. Число жертв урагана в Азии увеличивается. Вороны кружат над памятником Горькому и над Александровским парком.
Брюзгливо озираясь, входит редактор. По инерции приближается к окну, там поворачивает, огибает центральные компьютеры, в задумчивости проходит назад, беспорядочный и хаотичный, как броуновская частица.
– Я все знаю, – говорит редактор за моей спиной бесцветным голосом. – Как шантажируешь наших партнеров. Как берешь за статьи деньги. Как ты ездил на Украину, тоже знаю. Теперь ты еще и пьянствуешь на рабочем месте. Если они выиграют суд, я тебя уволю.
Когда свергаемый Re: жим такой неграмотный, впору вместо «На баррикады!» орать «На дебаркадер!».
– Черта лысого, – отвлекаюсь я. – Вы завели журнал в финансовый тупик. Мы скоро обанкротимся, нас купят кааакие-нибудь менеджеры и сделают из нас глянцевое издание.
– Как ты со мной разговариваешь?
– Я ваш лучший журналист. Если вы меня уволите, никого не останется.
– Ты вообще никакой не журналист, – так же бесцветно отвечает редактор, не глядя вообще на меня, а глядя в сторону. – Если для тебя это новость, то поздравляю.
– А если для меня это – старость?
– Не советую. Не советую…
14
Сижу перед зеркалом в ванной, дверь заперта. Беру дрель. Как в черно-белом клипе: свет