ногах немеют, но он не сдаётся. А если он спотыкается, рядом с ним Боца. Он даёт товарищу руку и подбадривает его:
— Вперёд, Хвостик Газели, вперёд!
XIX
Дорога становилась всё труднее. Она вилась по склонам горы, делала повороты. Каждый подъём требовал новых усилий. Сначала онемели икры, затем перестали слушаться колени, потом заломило поясницу. Заскрежетала цепь передачи, и велосипед застонал как усталое животное.
Крджа набрал полные лёгкие воздуха, скрипнул зубами и, нажимая изо всех сил на педали, дотянул до следующего поворота.
«Немножко отдохнуть… Совсем немного!» — подумал вор и присел у обочины. Он закурил сигарету, сделал несколько затяжек и похлопал себя по груди. Зашуршали бумажки, зашитые в подкладку пиджака. Крджа усмехнулся. Усталость исчезла. Он с удовольствием вытянулся, положил ноги на камень и отдался мечтам о будущем…
Зуум-зуум-ууум… Брууум!..
Как ужаленный вскочил Крджа на ноги. Оглянулся… Прислушался.
В долине за его спиной гудел автомобильный мотор.
«Милиция!»
С быстротой молнии Крджа схватил велосипед и затолкал его в придорожные кусты, а сам скатился с дороги и стал продираться сквозь заросли можжевельника.
Он едва успел прижаться к земле, как на шоссе появился милицейский «джип» и, спрямив путь на повороте, пронёсся мимо перепуганного бандита. Крджа увидел головы трёх милиционеров в серых фуражках, и всё исчезло.
За поворотом теперь тянулась лишь полоса желтоватой пыли, напоминавшей, что здесь проехали преследователи.
Крджа переждал несколько минут. Гул мотора стих, и в горах снова воцарилась свежая, пронизанная солнцем тишина, нарушаемая только шорохом ветра в ветвях елей. Крджа осторожно выбрался из своего укрытия, оглянулся по сторонам и пустился бежать. От велосипеда он отказался — слишком опасно. Держась в стороне от дороги, он шёл сосновыми перелесками.
К полудню вор выбрался на вершину горы — дорога теперь спускалась в долину. Там живописно раскинулись сёла и деревеньки.
«Милиционеры небось уже в долине, расспрашивают обо мне, — рассудил Крджа. — Выяснят, что меня там не было, вернутся назад и обыщут все горы. Но… — Крджа взглянул на солнце, — до этого, наверное, и ночь спустится! А тогда — прощайте, братья милиционеры! — усмехнулся Крджа, и рука его скользнула под пиджак, нащупала рукоятку немецкого парабеллума. — Полна обойма — девять патронов! — вспомнил Крджа и, сняв руку с пистолета, погладил подкладку пиджака, в которой была зашита пачка денег. — Ни мало ни много — тридцать тысяч!» — подумал он и решительно двинулся в лес.
Через несколько минут вор снова неожиданно для себя оказался на шоссе и застыл от удивления: посреди дороги, дребезжа, позванивая и потрескивая колёсами, дугами и закопчёнными котлами, двигался цыганский табор.
Во главе этой неторопливой, живописной вереницы телег, тощих коней, кривоногих собак и людей шагал высокий худой цыган, всем своим видом показывая, что он старейшина табора. В голове Крджи мелькнула спасительная мысль. Он неслышно соскользнул на дорогу и, незаметно держа руку на парабеллуме, спокойно подошёл к старику.
Крджа был уверен, что поблизости нет никого, кроме него и цыгана. Напрасно!
Неплохо бы ему оглянуться, прежде чем выйти на дорогу. Беглецы обычно так и делают.
Оглянувшись, Крджа наверняка увидел бы внимательные глаза и лохматую голову деревенского чабана. А приди ему в голову спросить чабана об имени, он узнал бы, что зовут его Яков.
Примерно в то же самое время, когда Крджа подошёл к цыгану и повёл разговор издалека, черноногие переживали что-то похожее на землетрясение.
Склон горы со всеми поворотами дороги вращался вокруг них. Ожившая дорога вставала на дыбы, старые сосны помахивали поседевшими кронами. Казалось, они танцуют румбу. Ужасающий скрип, натужное и хриплое фырканье, лязг и гудки — всё создавало полную иллюзию конца света, во всяком случае, для черноногих, подпрыгивающих в кузове старого зелёного грузовика, — им казалось, что земля скоро прекратит своё существование.
Свесившись за борт ободранного кузова, Нешо, жёлтый как лимон, возвращал всё съеденное с Нового года до сегодняшнего дня. Мича и Пирго придерживали его за пояс. Всегда стойкий и молчаливый Дойчин корчился в глубине кузова, видно было, что и ему не легче. Казалось, он глотает живых лягушек, широко открывая при этот рот, как голодный птенец. Рако лежит ни жив ни мёртв на коленях у Циго, а сам Циго прижимается к бочке с бензином, икает и рыгает — ни дать ни взять великомученик. Кузов напоминает утлый баркас во время шторма, а мальчишки — закоренелых грешников, которых настигла божья кара.
Только Боце всё нипочём! Сидит у кабины и через окошечко перекликается с водителем.
— Эй, живы они там? — спрашивает весельчак шофёр.
Боца оглядывает страдальцев в кузове и отвечает:
— Живы-то живы, только четверо собираются богу душу отдать!
— Серьёзно? Может, остановить?
— Не надо! Дуй прямо на тот свет! — хохочет Боца.
— Сейчас, только прибавлю скорость, — подыгрывает ему шофёр.
— Берегись, чтоб небесные регулировщики не оштрафовали тебя за превышение скорости!
— Ещё чего! — кричит водитель. — Из этой клячи больше восемнадцати в час не выжмешь.
— Может, её травкой покормить, резвей будет?
Шофёр засмеялся, нажал на газ, дал первую скорость и крикнул Боце:
— Готовьтесь к высадке! Ещё немного, и мы на месте.
— Подожди, пожалуйста, пока эта братия воскреснет из мёртвых.
Грузовик грохочет ещё несколько сот метров и останавливается на ровной дороге, чуть подальше того места, где несколько часов назад Крджа мечтал о жизни на море.
Измученные черноногие вываливаются из кузова. Они покачиваются, словно пьяные, и только у Боцы хватает сил пробормотать нечто похожее на благодарность:
— Товарищ водитель, спасибо за приятную прогулку! Пусть совесть тебя не мучает — никто не скончался.
— Спасибо и вам за приятное общество, — смеётся шофёр. — Милости просим и в другой раз!
— С удовольствием. Только достань плюшевое сиденье для Неши! — соглашается Боца, глядя на белые, как мел, щёки товарища.
— Идёт!
— Тогда мы и расплатимся за оба конца!
— Договорились, — добродушно подхватывает водитель. — Ну, счастливо погулять!
Прошагав онемевшими ногами сотню-другую метров, черноногие постепенно начинают оживать. Боца болтает:
— Ну, уж это никуда не годится! Опять мне пришлось за всех вас врать. Человек решил, что мы едем на пикник, и по-товарищески взял нас к себе в машину.
— Лучше бы не брал… — бормочет Рако, размахивая руками, чтобы поскорее прийти в себя.
— Ну и ковылял бы ты сейчас где-нибудь километров за сорок отсюда, — вразумляет его Боца. — А так, благодаря технике, мы в мгновение ока километров семьдесят отмахали.
— Ну да — в мгновение ока! — бормочет Циго. — Меня чуть было наизнанку не вывернуло.
— Интересно, а как бы ты летел в реактивном самолёте?! — восклицает Боца. — Ведь когда пробивают звуковой барьер, от перегрузок человека выворачивает словно перчатку, и то живой остаётся!
