Ивановича в котёл, вынули и стал новый Никанор Иванович, на прежнего совершенно не похожий.
Вот это-то и есть самое главное, а вовсе не страхи, иногда не оправдывающиеся. Понял это и Никанор Иванович, хотя был, по секрету говоря, тупым человеком. Первые ожидания Никанора Ивановича как будто оправдались: спутники привезли его на закате солнца на окраину Москвы к неприглядному зданию, о котором Никанор Иванович понаслышке знал, что это тюрьма. Следующие впечатления тоже были как будто тюремные. Никанору Ивановичу пришлось пройти ряд скучных формальностей. Никанора Ивановича записали в какую-то книгу, подвергли осмотру его одежду, причём лишили Никанора Ивановича подтяжек и пояса. А после этого всё пошло совершенно не так, как представлял себе Никанор Иванович.
Придерживая руками спадающие брюки, Никанор Иванович, вслед за молчаливым спутником, пошёл куда-то, по каким-то коридорам и не успел опомниться, как оказался голым и под душем. В то время, пока Никанор Иванович намыливал себя и тёр мочалкой, одежда его куда-то исчезла, а когда настало время одеваться, она вернулась, причём была сухая, пахла чем-то лекарственным, брюки стали короче, а рубашка и пиджак съёжились, так что полный Никанор Иванович не застёгивал больше ворота.
А далее всё сложилось так, что Никанор Иванович впал в полное изумление и пребывал в нём до тех пор, пока не сообразил, что видит сон.
Именно Никанора Ивановича повели по светлым, широким коридорам, в которых из-под потолка лампы изливали ослепительный, радостный и вечный свет.
Никанору Ивановичу смутно показалось, что его подвели к большим лакированным дверям, и тут же сверху весёлый гулкий бас сказал:
– Здравствуйте, Никанор Иванович!
Никанор Иванович вздрогнул, поднял глаза и увидел над дверью чёрный громкоговоритель. Затем Никанор Иванович очутился в большом зале и сразу убедился, что это театральный зал. Под золочёным потолком сияли хрустальные люстры, на стенах – кенкеты, была сцена, перед ней суфлёрская будка, на сцене большое кресло малинового бархата, столик с колокольчиком и чёрный бархатный задний занавес.
Удивило Никанора Ивановича то, что всё это безумно пахло карболовой кислотой.
Кроме того, поразился Никанор Иванович тем обстоятельством, что зрители, а их было по первому взгляду человек полтораста, сидели не на стульях, а просто на полу – довольно тесно.
Тут смутно запомнил Никанор Иванович, что все зрители были мужеского пола, все с бородами и с усами, отчего казались несколько старше своих лет.
На Никанора Ивановича никто не обратил внимания, и тогда он последовал общему примеру, то есть уселся на пол, оказавшись между худым дантистом, как выяснилось впоследствии, и каким-то здоровяком с рыжей бородой, бывшим рыбным торговцем, тоже как узналось в своё время. Глядя с любопытством на сцену, Никанор Иванович увидел, как на ней появился хорошо одетый, в сером костюме, гладко выбритый, гладко причёсанный молодой человек с приятными чертами лица.
Зал затих при его появлении, глядя на молодого человека с ожиданием и весельем.
– Сидите? – спросил молодой человек мягким баритоном и улыбнулся залу.
Многие улыбнулись ему в ответ в зале, и послышались голоса:
– Сидим… сидим…
– И как вам не надоест? – удивился молодой человек, – все люди, как люди, ходят по улицам, прекрасная погода, а вы здесь торчите! Ну, ладно!
И продолжал:
– Итак, следующим номером нашей программы – Никанор Иванович Босой, председатель домового комитета. Попросим его!
И тут громовой аплодисмент потряс ярко освещённый зал.
Никанор Иванович странно удивился, а молодой человек поманил его пальцем, и Никанор Иванович, не помня себя, очутился на сцене. Тут ему в глаза ударил яркий цветной свет снизу, из рампы.
– Ну, Никанор Иванович, покажите нам пример, – задушевно заговорил молодой человек, – и сдавайте валюту.
Зал затих.
Тут Никанор Иванович вспомнил все те страстные, все убедительные слова, которые он приготовил, пока влёкся в тюрьму, и выговорил так:
– Богом клянусь…
Но не успел кончить, потому что зал ответил ему негодующим криком. Никанор Иванович заморгал глазами и замолчал.
– Нету валюты? – спросил молодой человек, с любопытством глядя на Никанора Ивановича.
– Нету! – ответил Босой.
– Так, – отозвался молодой человек, – а откуда же появились триста долларов, которые оказались в сортире?
– Подбросил злодей переводчик! – со страстью ответил Босой и застыл от удивления: зал разразился диким негодующим воплем, а когда он утих, молодой человек сказал с недоумением:
– Вот какие басни Крылова приходится выслушивать! Подбросили триста долларов! Все вы, валютчики! Обращаюсь к вам, как к специалистам! Мыслимое ли дело, чтобы кто-нибудь подбросил триста долларов?
– Мы не валютчики, – раздались голоса в зале, – но дело это немыслимое.
– Спрошу вас, – продолжал молодой человек, – что могут подбросить?
– Ребёнка! – ответил в зале кто-то.
– Браво, правильно! – сказал молодой человек, – ребёнка могут подбросить, прокламацию, но таких идиотов, чтобы подбрасывали триста долларов, нету в природе!
И, обратившись к Никанору Ивановичу, молодой человек сказал печально:
– Огорчили вы меня, Никанор Иванович! А я на вас надеялся! Итак, номер наш не удался.
Свист раздался в зале.
– Мерзавец он! Валютчик! – закричал кто-то в зале, негодуя, – а из-за таких и мы терпим невинно!
– Не ругайте его! – сказал добродушно молодой человек, – он раскается. – И, обратив к Никанору Ивановичу глаза, полные слёз, сказал:
– Не ожидал я от вас этого, Никанор Иванович!
И, вздохнув, добавил:
– Ну, идите, Никанор Иванович, на место.
После чего повернулся к залу и, позвонив в колокольчик, громко воскликнул:
– Антракт, негодяи!
После чего исчез со сцены совершенно бесшумно.
Потрясённый Никанор Иванович не помнил, как протекал антракт. После же антракта молодой человек появился вновь, позвонил в колокольчик и громко заявил:
– Попрошу на сцену
Дунчиль оказался благообразным, но сильно запущенным гражданином лет пятидесяти, а без бороды – сорока двух.
– Сергей Бухарыч, – обратился к нему молодой человек, – вот уж полтора месяца вы сидите здесь, а между тем государство нуждается в валюте. Вы человек интеллигентный, прекрасно это понимаете и ничем не хотите помочь.
– К сожалению, ничем помочь не могу, валюты у меня нет, – ответил Дунчиль.
– Так нет ли, по крайней мере, бриллиантов, – спросил тоскливо молодой человек.
– И бриллиантов нет, – сказал Дунчиль.
Молодой человек печально повесил голову и задумался. Потом хлопнул в ладоши.
Чёрный бархат раздвинулся, и на сцену вышла дама, прилично одетая, в каком-то жакете по последней моде без воротника.
Дама эта имела крайне встревоженный вид. Дунчиль остался спокойным и поглядел на даму
