замеченные краем глаза. Так, что и к ответственности не привлечешь и морду не набьешь.
Доната молча бесилась, вглядываясь в улыбчивые лица, гася иронические ухмылки бешеным взглядом. Но от этого становилось хуже.
На военных занятиях Доната заставляла мысли отступать, тренируя тело до изнеможения. Там, где пел меч и дрожал от нетерпения нож, вбитый по рукоять в долго не поддающуюся мишень – для недовольства не было места. Недовольство толкало меч в грудь поверженного противника. Недовольство на полном скаку рубило набитое чучело. Недовольство пинало противника носком сапога в колено.
Дело дошло до того, что однажды ее позвал на откровенный разговор Исидор. Усадил по-отечески на лавку и долго молчал, глядя на нее исподлобья.
– Влип ты, парень, – терпеливо вздохнул он. – Что делать будем?
– Доказывать на поле боя, кто чего стоит, – она ответила ему то, что он хотел услышать.
Во взгляде Исидора дрожало сожаление.
– Эх, парень. Слишком ты хорош для крестьянского сына. И не думай, что я этого не понимаю. Иногда нужно быть и хуже, и уметь слабину дать, не выделяясь из общей массы. Не тому я тебя учил. Но… Не смог удержаться. Очень ты на меня в молодости похож. Вот потому я в десятниках и засиделся. Что я тебе скажу? Да ничего, – он поднялся и пошел к окну, заложив руки за спину. – Всем замолчать не прикажешь. Это как Истина, против которой, сам знаешь. Могу только сказать: терпи. Скоро все кончится. Потому как скоро выступаем. Между нами, – он обернулся к Донате и понизил голос: – После первого же боя к себе возьму, если стрелу в спину не получишь. И… Ты бы, Дон, все-таки к девкам сходил. Предъяви себя во всеоружии – разом все бы и заткнулись.
Что она могла ему сказать? Улыбнулась и согласно кивнула головой. Чего хорошего мужика расстраивать? Но как ни крути – девкам предъявлять нечего. Несмотря на то, что Тереса пускалась во все тяжкие, увидев ненароком Донату – только что из платья не выпрыгивала.
– Если у тебя в первый раз, Дон, – шептала она, поднимая в воздух пыль от той пудры, что слоем лежала на ее лице, – я тебе такое сделаю, что ни одному мужику здесь не делала, не бойся, Дон. Иди ко мне, глупый!
Но Доната, отрывая от куртки судорожно вцепившиеся пальцы, не говорила ей, что своей «благодарностью» та только способствует слухам, что росли, как грибы после дождя.
– Общее построение, быстрей, парни! Торопитесь! Живо, живо! – громкий голос Исидора оторвал Донату от подушки. – Живо! Живо! Ну-ка, парни, покажите, кто на что способен! Его светлость лентяев ждать не будет! Поторопитесь!
С утра подморозило. Доната, стоя в первой шеренге, с удовольствием вдыхала свежий воздух. Только рассвело. Гелион, похоже, тоже разбуженный общим построением, слал на землю первые сонные лучи.
Справа от нее, в напряженной позе «чего изволите, хозяин», сложил руки по швам Вавила. Слева раскрыл восторженные глаза голубоглазый Аггей. Как будто не его светлость ожидал, а нечто, способное раз и навсегда изменить его жизнь в лучшую сторону.
Установилась тишина. И в этой тишине раскрытые ворота пропустили группу всадников, из которой только слепой не выделил бы его светлость. Гордая посадка, тонкие перчатки с раструбами, обшитые серебряной нитью, черный развевающийся плащ, сливающийся с такими же черными, как воронье крыло, волосами.
Доната узнала его еще до того, как орлиный профиль застыл напротив воинства, взирающего на его светлость в немом восторге. Задолго до того, как, перекатываясь многочисленными «р-р-р», прозвучало в рассветной тишине его полное имя. Задолго до того, как четко печатая шаг его светлость начал обход воинства.
Он узнал ее позже. Лишь природное самообладание спасло его оттого, чтобы не споткнуться на ходу, в то время как соколиный взор выхватил ее спокойное лицо из общего строя. Он не замедлил шаг, закончил обход и ни разу на нее не оглянулся.
Но Доната вздохнула украдкой – Берт ее узнал.
Показательные выступления, устроенные в честь приезда его светлости, удались на славу. Граф снисходительно кивал головой, наблюдая за тем, как новобранцы рубят набитые травой чучела на полном скаку. Граф иронично улыбался, взирая на мастерство лучников. Граф надменно поднимал брови, оценивая полет ножей в деревянную мишень. Граф высокомерно хмурился, указывая на ошибки мечников, излишне увлеченных защитой в ближнем бою.
И вдруг граф совершенно по-простонародному открыл рот, когда на ристалище для показательного поединка Исидор вызвал Сазона и… Дона.
Больше лица графа Доната не видела. Перед ней ухмылялось худое, с приоткрытым ртом и намечающимися усами лицо Сазона.
Она не задавалась вопросом, что подвигло Исидора поставить ей в пару Сазона.
Ей было все равно, что мечом он владел лучше, и наверняка постарается навязать ей долгий поединок, чтобы в один момент поразить ее серией хитросплетенных ударов. Для нее имело значение лишь одно: жаль, искренне жаль, что затупленное острие меча не могло хоть сколько-нибудь серьезно поразить противника!
Сазон разгадал по ее глазам, что она настроена решительно, и поменял обычную тактику. Он обрушил на нее каскад ударов со все нарастающим темпом. Она легко отбила их, задержав свой меч на последнем отбитом выпаде в звонком скольжении клинка о клинок. Их лица оказались рядом, почти на одном уровне – Сазон был не намного ниже ее. Доната кровожадно оскалилась и вдруг на миг потеряла себя от желания откусить ему нос. Сазон побледнел и тотчас, собрав все силы, попытался оттолкнуть ее от себя. Но Доната, опережая его, первой отступила назад. Не поняв еще, что случилось, Сазон подался вперед, продолжая начатое движение. И напоролся на меч Донаты, с готовностью подставленный под падающее на нее тело. Удар получился жестким, и Сазон сдавленно охнул. Доната надеялась хотя бы кровоподтеком под кирасой воздать тому за все, что он для нее сделал.
Обычно подобный удар символизировал окончание поединка. Но Исидор молчал.
И тогда Доната позволила себе если не все, то многое. Не дав Сазону перевести дух, она ринулась на него, как разъяренная волчица, нанося удар за ударом. Сазон парировал и отступал. Доната торжествовала,
