осталась от былого величия едва ли половина, как прежде слово Дон от имени Доната. Руки ажурных мостов, теперь протянутых в никуда, треснувшие постаменты башен, на которых ничего не было, арочные переходы, чьим сводом служило голубое небо. И тени, каждый раз ведущие неравный бой с белым цветом камней.
Только ночью Белый город становился прежним, когда воображение спешило достроить башни, заделать дыры в стенах и дать звездный потолок залам, расцвеченным безумным светом Селии.
– Никого? – Ладимир нашел ее у фонтана, заполненного первым снегом.
Доната очнулась и подняла на него утомленные глаза.
– Может, хотя бы намекнешь, кого мы ищем? – старый вопрос, под стать разрушенному городу.
Отрицательно качнула головой и поднялась с камня, согревшегося под ней.
– Пошли тогда.
В сумерках еще угадывалась дорога.
Так они и шли – единственный жизненный ток на мертвых улицах. И только ветер, торопливо заметая следы, не мог дождаться, когда они укроются в одном из уцелевших домов, чтобы в тот же миг обрести совершенную власть над обезглавленным городом.
В огромном зале, чуть согретом дыханием костра, Доната села на деревянные обломки, прежде бывшие частью чего-то значительного и прекрасного. Сунула руки в огонь и долго не чувствовала тепла.
Город просил смириться, город просил отступить. Она слышала это по ночам, когда закрывала глаза. Но город молчал, стоило ей о чем-то его спросить. Ответом на вопросы было эхо, возвращающее ее же слова.
– Долго ты собираешься здесь пробыть?
Доната взглянула на него и удивилась: и не устает он каждый раз спрашивать одно и то же? Наверное, надеется, что проблуждав по городу, в один прекрасный день она придет и скажет «уходим».
Город молчал, и черная тварь молчала. Та Женщина, которая, если верить колдуну, должна быть здесь, молчала тоже.
Промолчала и Доната.
– Ты вот тоже, как выяснилось, в темноте ничего не видишь. А когда спасал меня, видел не хуже Кошки.
– И это все, что тебя интересует? – остолбенел Ладимир, насаживая на вертел крупную земляную крысу.
– Интересует. Ты же не отвечаешь, когда я тебя спрашиваю.
– Хорошо. Если я отвечу, ты тоже мне ответишь?
Она кивнула головой, вовсе не собираясь держать слово.
– Наина дала мне капли Пустышника, когда узнала, что я хочу идти в ночь.
– А чего ради ты собрался идти в ночь?
– Не мог оставаться в деревне, – он пожал плечами. – Просто не хотел никого видеть после того, как услышал Истину.
– Странно. Тогда Наина вполне могла догадаться, что ты освободил меня. Зачем же послала охотников в лес?
– Вряд ли. Такая мысль никогда бы не пришла ей в голову. Она просто не в состоянии была соединить нас. Я ушел сам по себе. Никто во всей деревне, кроме Наины, о моей Истине не знал. Отец сказал наедине. Кошки, знаешь, вполне способны и сами освободиться…
– Твоя Наина никогда не считала меня Кошкой.
– Что? – он остановил руки у огня и не сразу заметил, как пламя жадно набросилось на беззащитную плоть. – Почему ты так думаешь?
– Она сама сказала.
– Подожди, я чего-то не понимаю: а для чего тогда готовился костер?
– Будешь проходить мимо своей деревни, не забудь ее об этом спросить. Только бойся первого снега…
– Понятно, – усмехнулся он. – На Лесника, не к ночи будет помянут, намекаешь? Это уж вряд ли. Не такой я дурак.
Ночью, когда догорал костер и Ладимир засыпал, город наваливался на Донату всей тяжестью, закрывал рот и шептал на ухо гадости. Вот и сейчас город пустил в ход одну из своих изощренных пыток. В глубине зала, в углу, до которого не мог дотянуться свет Селии, белым пятном маячило чье-то лицо. Доната зажмурилась, и лицо пропало.
Вот этого она и боялась. От уговоров город перешел к угрозам.
От черной тени, что несла на себе белое лицо, зарябило в глазах. Тень надвигалась, будоража худшие воспоминания. Если бы Доната точно не знала, что это сон, то непременно бы закричала. Но не к чему было пугать спящего Ладимира.
Это ее город. И борьба им предстоит один на один. Город бессовестно залез к ней в душу и раздобыл там то, что пугало ее больше всего. И только тихое звяканье ключей заставило ее окончательно распрощаться с надеждой.
– Пойдем.
