И с удивлением подумал: как мало нужно мужества, чтобы стать безумным! Гораздо более отваги нужно для того, чтобы признать…
Король отбросил флейту, повернулся лицом к батареям и стал размахивать белым платком – вчерашним, последним подарком госпожи Праленту.
Хокка
Ночь, как всегда, была душная. Имширцао, поднявшись на крышу, сидел на циновке и думал, глядя в сторону Реки. Над Рекой поднимался туман. Ее западный берег, скалистый и дикий, и днем-то бывал виден только иногда, перед песчаной бурей. Тогда туман срывало ветром, Река начинала бурлить, а с горизонта наползали тучи. Люди, бросая работу, бежали с полей, поселок замирал, и даже Имширцао, и тот приказывал закрыть все двери. Видеть западный берег Реки – не к добру; не зря там каждый вечер умирает солнце.
А здесь, на этом, на восточном берегу – поля. Два раза в год, после разлива, на них выходят люди и взрыхляют землю, сеют, а потом каждый день от зари до зари таскают туда воду, поливают, вырывают сорняки и вновь взрыхляют. Порою им случается собрать богатый урожай. Они, конечно, трудятся не покладая рук, но главное – это Река. Ибо чем сильнее бывает разлив, тем больше ила остается на полях, тем жирнее земля и тем больше повозок с зерном будет потом отправлено в столицу. Вот почему перед каждым разливом Имширцао ежедневно замеряет уровень Реки, следит за звездами, за направлением и силой ветра. Он должен точно предсказать, когда наступит наводнение, как долго оно будет длиться, когда начать пахать, что после сеять, сколько будет собрано – и в срок оповестить обо всем этом Верховного, а после сбора урожая направить ему ровно столько, сколько сам же и предсказывал. Но если вдруг окажутся излишки, то Имширцао – укрыватель, а если его людям после уплаты подати не станет хватать на прокорм, то, значит, он подбивает их к бунту. Конечно, и за то и за другое его не умертвят – да это просто невозможно, – но зато отправят на каменоломни или же на строительство дорог, где люди, подчиненные ему, будут строптивы и коварны. Это плохо.
А здесь все хорошо. И здесь он служит с незапамятных времен. Ему здесь все знакомо и привычно. И люди чтят его. И поклоняются ему как богу. Имширцао улыбнулся, поднял стоящую перед ним чашу и медленно выпил – до дна. Вино было черным как ночь и сладким как жизнь. Одним оно давало силу и бессмертие, а для других оно было страшнее яда. Другие – это те, которые рождены лишь для того, чтобы работать в поле. Они низкорослы и бритоголовы, а кожа у них цвета красной глины. Они покорны и трусливы, им не дано пить хокку – изысканный напиток избранных. Чудесное вино прекрасно утоляет жажду и делает голову чистой и ясной. Тому, кто пьет хокку, не хочется есть и, главное, он не стареет – он вечен, бессмертен.
А тот, кто бессмертен, тот бог.
Имширцао встал, посмотрел на уснувший поселок, на темное ночное небо – значит, рассвет еще нескоро, – спустился с крыши в дом, неслышно вошел к себе в кабинет и плотно запер за собою дверь.
В кабинете было пусто, темно и прохладно. Стены от пола до потолка обшиты черным деревом, на маленьком окне тяжелый плотный занавес, и лишь в углу, возле массивного, обитого железом ларя, едва заметно мерцает светильник. Мягко ступая по шкурам, устилавшим пол, Имширцао подошел к ларю, встал перед ним на колени и, склонившись к самой крышке, что-то невнятно прошептал. Ларь тут же открылся. Имширцао на ощупь достал из него свиток тонко выделанной кожи, развернул – записей было немного, от силы на треть. Прищурившись и поднеся пергамент ближе к свету, Имширцао стал читать, едва слышно шевеля губами:
– Второй день месяца лозы года сонной змеи. Вода растет. Четыре му. Ветер северный. Звезды молчат. Люди работают хорошо. Приказов из столицы нет. Маленькая девочка… – и, насупившись, запнулся, не понимая, что же мог обозначать последний иероглиф, а после все же вспомнил: «слезы». Значит, маленькая девочка плакала. Так…
Он взял баночку с тушью, обмакнул в нее кисточку и начал записывать дальше, диктуя самому себе:
– Третий день месяца лозы года сонной змеи. Вода растет. Пять с четвертью му. Ветер северный слабый. Звезды молчат. Приказов из столицы нет. Луна красивая. Туман…
А как изобразить туман? Оставить белое пятно. Итак:
– Туман над Рекой несет смерть. Меня переполняет страх.
Зачем он это написал? Бессмертный не боится смерти, это глупо. Зато как красиво у него сегодня получилось – знак к знаку, ровная строка, рисунок четкий, ясный. Полюбовавшись на удавшуюся запись, Имширцао не спешил сворачивать пергамент; он ждал, когда просохнет тушь.
Уже прошло шестнадцать дней, как из столицы нет ни одного приказа. Странно! Прежде скороходы приносили ему вести едва ли не каждый день. Он принимал их стоя на верхней ступени крыльца. Скороход падал ниц и подавал бессмертному дощечку с бахромой из разноцветных нитей, бессмертный читал…
В дощечке всегда восемь дырочек. Нить в первой из них означает: «Верховный повелел…», нить во второй: «Из города…», нить в третьей: «Из поселка по Реке…», ну и так далее. Нить красного цвета гласит: «Немедленно исполнить…», нить желтого: «Предупреждаем…». И, главное, узлы. Так, узел «спелый колос», завязанный из черной и зеленой нитей, говорит…
Смешно! И очень неудобно в обращении, так как нити часто обрываются или же переплетаются в самых непредвиденных местах. Но даже и такие примитивные послания бессмертный был обязан немедля, прямо на глаза у скорохода, рвать на клочья и в дальнейшем исполнять приказы единственно по памяти.
Память – это туман над Рекой, где каждый день как взмах весла, когда лодка все дальше и дальше уходит от берега. Месяц, два, три – и события в дымке; полгода, год – уже в густом тумане. Ну а то, что случилось три года назад, уже не сможет вспомнить ни один бессмертный. Узлы развязаны, все ниточки оборваны, поблекли, ну а дощечки одинаковы – на всех на них по восемь дырочек, и только. А вместо памяти – привычка. Привычка каждый день пить хокку, выходить к Реке и наблюдать, поднялась ли вода, привычка получать приказы из столицы и неукоснительно их исполнять, привычка надзирать за работами в поле, карать нерадивых и быть уверенным в собственном счастье. А кто он такой и откуда, давно ли он правит здешними людьми и даже где находится столица, Имширцао не знает.
А у трусливых и бритоголовых есть сказания, в которых говорится и об их прошлом поколении, и даже о событиях глубокой древности. Людям вместо вечной жизни дарована память. Однако эту память они тщательно скрывают; их не пугают пытки, не соблазняют щедрые посулы. Они боготворят бессмертных – и молчат.
Когда-то это приводило его в бешенство, но теперь Имширцао спокоен; теперь и у него есть память – ведь он научился оставлять следы всего увиденного им за день. Он отмечает вещие приметы, предсказания, знамения, он может сравнивать и делать выводы, не ошибаться в вычислении разливов, помнить всех должников, упреждать мятежи…
Но о своем открытии от никому не скажет, оно так спокойнее. Ведь его хитроумные знаки опасны уже тем, что они много лучше ненадежных разноцветных узелков, которые гонцы приносят ему из столицы. А посему он и впредь будет терпеливо ждать, пока заснет прислуга, и лишь потом брать кисточку… и чашу хокки. Чудесное вино дарует стройность мыслям. А это очень важно и полезно. Подумав так, Имширцао улыбнулся, привстал, потянулся к кувшину…
И увидел в проеме раскрытой двери незнакомца. Тот был в двурогом шлеме, весь закован в панцирь, а в правой руке держал короткий меч.
– Имширцао, – негромко сказал незнакомец, – Верховный прислал за тобой.
Имширцао вскочил, уронил на пол свиток, воскликнул:
– За что?!
– А это, – незнакомец брезгливо поморщился и указал мечом на свиток, – ты возьмешь с собой.
– Нет!
Но незнакомец, обернувшись, властно выкрикнул:
– Взять!
И тотчас в кабинет вбежали двое воинов и заломили Имширцао руки за спину. Тот попытался было вырваться, но тщетно. Незнакомец с улыбкой сказал:
– Имширцао, опомнись, нас могут увидеть.
Бессмертный сразу сник. Еще одна привычка: люди даже не должны себе представить, что боги могут
