кому и то и другое да еще и в Сибирь отправил. Вот так! Загоревал народ…
Но, как потом оказалось, не надолго. Ибо опять зимой, опять под Новый год, царь Петр в лес пошел, как будто бы за елкой, а сам опять – к Бабе Яге и ну опять рубить окно в Европу! И прорубил, и сиганул, неделю его не было, а после вернулся опухший, небритый, розыск устроил, кого надо наказал – и снова потекла жизнь, потекла. Тишь, скукота, поборы, войны всякие, все ждут зимы…
И так с тех пор и повелось: как Новый Год, так он в окно, а дома веселятся все, ликуют, и каждый раз надеются, авось царь больше не вернется. Но возвращался, да. И все равно – вот до чего слепа она, вера народная! – каждый раз под Новый Год как сядут люди за стол да как начнут часы бить полночь, то первым делом все загадывают, чтоб…
Ну да чего я вам об этом рассказываю? Вы все это не хуже меня знаете.
Сыр, ворона и лиса
Одна ворона раздобыла где-то сыр. Я знаю, где, но не скажу, не то вороне мало не покажется. Ну вот, раздобыла она сыр, большой кусок, очень тяжелый, она с ним даже взлететь не могла. И потащила его по земле. Тащит она его, тащит. Затащила в лес. И там, только присела отдохнуть, как видит – бежит к ней лиса. Испугалась ворона, полезла на дерево. Тяжело ей с этим сыром было, но залезла. Тут как раз подбегает под то дерево лиса и говорит:
– Ворона, отдай сыр.
– Не отдам.
– А вот я людей позову.
– Зови.
Лиса, конечно, не зовет, знает, что люди этот сыр сразу себе заберут. Что делать? Стала лиса в ворону камнями кидать – не попадает. Тогда стала она дерево раскачивать – не раскачивается.
– Ладно, – говорит лиса, – подавись ты этим сыром, – и убежала.
Обрадовалась ворона, уселась поудобнее и начала сыр этот большими кусками есть и не давиться. Ей хорошо! А после…
О! Видит она – опять бежит лиса. И пилу с собой несет. Испугалась ворона, дрожит. А лиса прибежала под дерево и говорит:
– Ворона, ворона, а у меня пила. Отдай сыр подобру-поздорову, иначе хуже будет.
Ворона молчит. Тогда стала лиса дерево пилить. А ворона по ветке скачет. Лиса пилит, пилит. Ворона скачет, скачет. Лиса пилит, пилит, ворона скачет, скачет. Пилит, пилит, скачет, скачет. Притомилась лиса, спрашивает:
– Ты чего скачешь?
– От страху.
– Ну-ну, скачи!
И опять лиса дерево пилит, опять ворона по ветке скачет. Но не от страху она скачет, а от мудрости! Лиса пилила дерево, пилила, ворона скакала, скакала, а после дерево перепилилось, затрещало, зашаталось, упало и придавило лису насовсем. Соскочила ворона на землю, на лису посмотрела, кусок сыру откусила, пожевала, выплюнула и говорит:
– Вот так! У сильного всегда бессильный виноват.
И это правда.
Волк, рыба и лиса
Вот как-то обманула мужика лиса, украла у него целый мешок свежей рыбы, сидит прямо на дороге и ест. Бежит мимо голодный волк, увидел лису и говорит:
– Эй, рыжая! Ленин сказал: надо делиться.
А лиса ему в ответ:
– А Сталин говорил: надо свое иметь! – и дальше чавкает.
Тогда волк так:
– Ну, ладно. Дай хоть объедков поглодать.
А лиса:
– Иди, сам налови.
– А как я наловлю?
– А как и я. Пошла, хвост в прорубь сунула, вот рыбка на хвост и позарилась. А ты что, без хвоста, что ли?
Волк не проверил, говорит:
– Гонишь, лиса!
– Нет, не гоню. Вот, пасть порвать, все правда. Иди, иди, позорник! Сам добывай, а то все на чужое заришься.
Ну, волк и пошел. Пришел на реку, сел на лед, сунул хвост в прорубь, ждет и думает: если лиса опять его обула, ну он тогда ее попишет, ох, попишет! Но ждет пока. Ждет. Ждет. А после…
О! Клюет! Волк сразу даже не поверил! А после – х-ха! – хвост выдернул! И видит…
А на хвосте у него ма-аленькая рыбка болтается. Но не простая – золотая. Во! Волк хвать ее и только думал заглотить…
Как вдруг эта самая золотая рыбка говорит ему звериным, волчьим голосом:
– Не ешь меня, друган, пусти на волю! А я тогда любое твое желание выполню. Вот, хочешь, стаффордширом тебя сделаю, будешь в частном сыске служить, дурную пайку получать, грызть кого хочешь, рвать! А хочешь, вообще…
– Э, нет! – волк говорит. – Я вольный зверь, мне этого не надо. Но если ты такая ушлая, то сделай так, чтобы я всегда мог столько рыбы взять, сколько хочу. По костям?
– По костям!
Ну, волк и бросил эту рыбку в воду. Он, волк, на золото не зарился, зачем оно ему в лесу?!
И правильно! Только эта рыбка в прорубь занырнула, как выныривает оттудова удочка. Ну, с виду она так, кривая, из орешины, и вместо лески у нее конский волос, и вместо поплавка рыбий пузырь, крючок – ржавый сапожный гвоздь, и без наживки, конечно. Эх, думает волк, оплошал! Но все-таки, на всякий случай, забросил эту удочку…
И сразу клюнуло! Волк х-ха! – подсек – карась. Еще закинул, дернул – лещ. Еще – налим. Еще – сазан. Потом кета, потом чавыча, омуль, шпрота, угорь, сардина, тунец. О! Ого-го! Ну, в общем, натаскал волк целую кучу всякой рыбы, нажрался от пуза, лег, спит. Проснулся, снова порыбачил, снова спит.
Ну, и пошло оно! Чуть что, зимой ли, летом ли, волк шасть на реку, рыбы натягает и насытится. А с прежним своим дерзким храбрым ремеслом он напрочь завязал, на третий год его и с картотеки сняли, а потом и вообще в «Красную книгу» зачислили – это у них как будто бы тебя короновали, ты в законе. Во! Тоже по-своему неплохо.
А что лиса? А то! Ходила она потом на ту реку, ходила, золотую рыбку ловила, ловила… Пока ее саму не взяли, да. Теперь она у лесниковой бабы на плечах висит, молчит. Вот до чего порой зависть доводит!
Про Марью Моревну
Ну, главный этот, коронованный, круто однажды опечалился. Три дня мочил по-черному, буянил, а после все же вышел из винта, маленько успокоился и повелел, чтобы пришел к нему Колян-стрелок. Пришел Колян. Главный ему и говорит:
– Иди и приведи мне Марью Моревну. Есть, говорят, одна такая. Иди, сказал!
А больше ничего не объяснил. Вернулся Колян-стрелок к себе домой, сел за стол, закручинился. Сначала один пузырь закручинил, после второй и третий, и только после просветлел. Пушку достал, разобрал, смазал, собрал, опять под мышку сунул, встал, фугасок по карманам насовал и пошел куда глаза глядят.
Шел, шел и в лес пришел. Дальше пошел. Шел, шел, видит – избушка на цыплячьих тонких ножках. Свистнул, гикнул Колян, избушка испугалась, повернулась к лесу задом, к нему передом, присела и дверь распахнула. Но Колян-стрелок, он непростой. Фугаску из кармана достает, чеку долой – и бросил в дверь. Загудело в избушке, загремело, стекла посыпались, дым из окон повалил, а после это дело унялось, закукарекала избушка, закудахтала и села на брюхо.
Тогда Колян вошел. Смотрит – сидит на печи Баба Яга, на ней завидный хромовый прикид и сапоги тоже офицерские, курит Баба Яга папиросу, на пол поплевывает, на гостя презрительно поглядывает, молчит,
