– А там хранилось что? Секретные бумаги?!
– Да. Но…
– Так вот! Наш резидент хотел их выиграть, а я ему не дал. Помешал, стало быть. И вот за это они потом всем штабом на мне отыгрались! Сорвали банк… А в банке были мои эполеты. Теперь понятно?
– Да, – сказал Григорий. Потом громко сказал: – Но не было!
– Чего?! – и голос у сержанта дрогнул.
Григорий не ответил.
– Чего? Где не было?! – повысил голос Дюваль. – Бумаг, что ли, в портфеле не было?
– Были, были там бумаги, ты не волнуйся! – успокоил сержанта Григорий…
А сам очень сильно нахмурился! Потому что, конечно, сразу вспомнил, как в то – выходит, и впрямь злополучное – утро он явился в канцелярию и долго разговаривал с Синицыным, дежурным офицером. Синицын божился, что он со дня на день ждет уйму денег и тогда непременно расплатится, на что Григорий отвечал… Потом Синицын принимал секретные бумаги и приглашал к себе на ужин, Григорий отказался, взял пустой портфель, защелкнул мелодичную застежку и манерно раскланялся, потом прошел по улице, спустился в погребок…
– О чем ты думаешь? – спросил Дюваль.
Григорий долго, не моргая, смотрел на сержанта, а после сказал:
– Проиграй я в тот вечер портфель, и меня бы расстреляли. Я обязан тебе на всю жизнь! – и отвернулся. И с очень большой досадой вспомнил, как его тогда назавтра, уже ближе к обеду разбудили и сказали, что от Ляли прибежал поваренок Данилка и принес портфель, которой у них за диваном валялся!
А сержант прислушался к себе и понял, что в душе у него пусто. Сержант вздохнул, глянул на сотника – тот был белее снега. И он опять начал:
– П-проиграйся я в тот вечер…
Но Дюваль поднял руку. Дементьев умолк.
– Спасибо, большое спасибо, – негромко, медленно сказал сержант. – Я буду верить тебе, мне так намного легче… – и замолчал, услышав за собой дружный топот, медленно обернулся…
И, уже ничему не удивляясь, увидел, что это к ним подъезжает большой отряд – до полуэскадрона – русских кирасир во главе с румяным и дородным офицером с огромными рыжими баками, свисавшими до самых эполетов.
– Майор Федосов! – мрачно сказал Гриня. – Плохи твои дела, друг Шарль.
Дюваль поморщился и придержал взбрыкнувшую под ним лошадь. А что он еще мог сделать? Бежать было уже слишком поздно! Да и смешить русских не хотелось. Поэтому сержант смотрел на подъезжающих и про себя считал: один, два, три…
На тринадцатый счет кирасиры уже заполонили собой все вокруг и, не обращая никакого внимания ни на Дюваля, ни на Дементьева, стали переговариваться с рядовыми казаками. Победители громко смеялись. Один Федосов был настроен по иному – подъехав к Дементьеву, он резко осадил лошадь и недовольно прикрикнул:
– Сотник, что за церемонии? Пленных расстрелять! Немедля!
Однако, заметив Мадам, бравый майор заметно оттаял и добавил уже дружелюбно:
– Но только без лишнего шума, отведи их подальше. А красотку не трогай, возьмем трофеем! – тут он игриво подмигнул Мадам и представился: – Вася Федосов, Кирасирский Ея Величества полк! – и всё это, конечно же, по-русски, потому что Федосов вот уже полгода намеренно не употреблял ничего иноземного, исключая напитки…
– Но, господин майор, к чему кровопролитие?! – также по-русски воскликнул Дементьев. – Война на исходе, противник бежит!
– Я что, тебе неясно сказал?! – возмутился Федосов.
Григорий не двинулся с места. И все вокруг молчали, ждали… И только один Франц почему-то решил, что всё уже и без того абсолютно ясно, и поэтому стал наигрывать весьма, даже весьма минорный, так называемый Последний марш. Однако…
О! Услышав музыку, Федосов тотчас оживился, подобрал поводья, глянул орлом и согласился:
– Да, лишнее кровопролитие нам и действительно совершенно ни к чему! – и, обернувшись к кирасирам, велел: – Скомороха прибрать!
И Франц, подхваченный крепкими руками, очутился на лошади одного из кирасир. Федосов же обернулся к Григорию и продолжал:
– А двух других – в расход. И живо! Ну а красотку… Ха! Я ее после лично допрошу.
И, снова повернувшись к Францу, бравый майор сосредоточенно потер руки, подумал, глядя австрийцу прямо между глаз, а после опять же по-русски спросил:
– Ну ты, европа, а этот, гвардейско-кирасирский умеешь? Па-па-па-пам! Пам-пам! Па-па-па-пам! А?
Франц кивнул. О чем шла речь, он догадался и без перевода. И тут же начал старательно подбирать заданную мелодию.
– О! Ты гляди! – Федосов просветлел. – Не только ведь грабить умеют! Беру!
Франц улыбался. Ну, еще бы! Наконец-то нашелся человек, оценивший его как музыканта! И Франц стал сбивчиво объяснять, что он и есть музыкант, а кондитер из него никудышний… Но его не слушали да и не понимали. Потому что не было рядом человека, знающего по-немецки.
(И хорошо, и не надо нам их! – маиор Ив. Скрига.).
И всё равно Франц был доволен. Сбылась его мечта – он музыкант! А что касается остальных, то про их мечты никто не спрашивал. Поэтому:
– Так что, – спросил Дюваль, – переговоры, я так понял, закончились?
– М-м… В общем, да, – кивнул Дементьев. – И результат их таков: майор не покушается на вашу свободу, однако реквизирует ваших лошадей. Пойдемте, я провожу вас, – и сотник вновь перешел на русский: – Рябов, Тыртов, за мной!
Дюваль нахмурился, однако спорить было явно бесполезно, и он, вслед за Чико и Мадам, тоже сошел с седла. Спешились и названные казаки. А сотник тронул лошадь и, указывая вперед, сказал:
– Вон туда, за холм, к лесу.
Дюваль посмотрел на казаков, которые торопливо и в то же время нехотя заряжали ружья… И все понял! Но он не стал обижаться на друга или о чем-нибудь его просить, потому что прекрасно понимал, что присяга есть присяга, а приказ есть приказ. Тем более, что сержант сам же видел, как Гринка спорил с майором, да тот, как видно, настоял. Ведь старший в звании! Вот только зря, подумал сержант, казак вздумал хитрить, потому что расстрел, так и расстрел, а смерть, так…
Тогда главное вот что: когда она приходит, то в это время не думать о самом дорогом: о доме, о матушке. Если будешь думать о самом дорогом, то тебе станет жалко уходящей жизни и ты тогда можешь наделать всяких глупостей, а то и вовсе смалодушничать. А умирают в жизни только раз, и, значит, потом не исправишь, вот так-то! И он, сержант, не думает, и он, сержант, готов. А его подчиненный? Сержант украдкой посмотрел на Чико – тот тоже был весьма спокоен, вот разве что несколько бледен. Ну что ж, и так тоже неплохо, подумал сержант и даже повеселел, оглянулся на оставшуюся при кирасирах Мадам…
Но нет – Мадам шла рядом с ним! Сержант остановился и сказал:
– Мадам! А вы куда это?!
– Я с вами, – сказала Мадам. – Вы же обещали не оставлять меня посреди голого поля!
– Но в такой шубе, Мадам, вы далеко не уйдете!
– А я буду за вас держаться! – сказала Мадам, цепко схватила его под руку и тут же едва слышно прибавила: – Так надо! Молчите!
– Но… – начал было сержант…
Но тут Федосов перебил его.
– Эй, сотник! Ты куда красотку поволок?! – обеспокоенно крикнул майор.
Григорий остановился, вопрошающе посмотрел на Мадам, прикинул что-то… и ответил:
– Она решила погибнуть вместе с земляками.
Однако даже это неожиданное известие не заставило Федосова отменить расстрел. Он только пожал
