объявил о приходе поезда, на котором приехал Титаренко. Диктор опоздал с оповещением минут на пять…»
…Стоп! Странно: «Диктор опоздал с оповещением минут на пять». Ничего себе опоздание! Целых пять минут! Так, 1-24-05…
– Илюхин? Сергей, срочно выясни у диктора, объявившего о приходе поезда, причину опоздания информации! Это крайне важно, Сергей! Я у телефона…
Что там дальше… «Старик этот быстро вышел на перрон и простоял на нем, под часами, вплоть до отхода поезда. У Стешина создалось впечатление, что старик этот явно нервничал, ожидал кого-то. Но как только поезд тронулся, он с перрона ушел. Согласно описанию Стешина, этот старик – восточного или кавказского типа…»
А у грузчика зоркий взгляд. Если только старик каким-то образом связан с происшествием, то показания Стешина неоценимы. Донесение Демидова… Всего несколько строк. Не густо… «На территории области проживает лишь один человек с отчеством Аршакович. Иван Аршакович Оганян, 1986 г. рождения…» Да, малышу полутора лет вексель не предъявляют. Что там дальше…» В гостиницах области человек с таким именем и отчеством не зарегистрирован».
Нет, ты посмотри, какой туман! Фактов, казалось бы, прорва, но ни одного сквознячка…
Признаться, я всегда побаиваюсь определенных рабочих версий. Так или иначе, они образуют схему, которая невольно начинает диктовать тебе ход поиска. Вырабатывается этакий локальный стереотип. И хотя методы преступников, как правило, оригинальностью не отличаются, стереотип этот нередко уводит в сторону от истины. Как-то мне пришлось столкнуться с таким любопытным делом. На доске гор-справки появилось объявление: «Продается дубленка женская, импортная, срочно. Смотреть по адресу… Только в воскресенье с 10 до 12». Размер был ходовой. Дубленка, понятно, дефицитная вещь. И вот к десяти утра в названной квартире начинают сходиться люди. У каждого – по семьсот-девятьсот, а то и по тысяче рублей в кармане. А в квартире их встречает парень с дубленкой и… автоматом в руках. (Автомат, как выяснилось позже, был ненастоящий, искусная, абсолютно безобидная игрушка). Да, так вот, набралось в квартире человек пятьдесят! А в двенадцать часов с минутами парень, предварительно порядком напугав «гостей», запирает дверь и исчезает с сорока тысячами в кармане.
Не покривив душой, скажу, что «операция» показалась мне в высшей степени оригинальной. Преступник был тонким психологом. Во-первых, сыграл на «дефиците», во-вторых, четко рассчитал тактику поведения в этой ситуации… Для нас, казалось бы, все было очевидным: квартиру он снял по подложному паспорту. Объявление тоже давал по чужим документам. Все абсолютно очевидно и доступно логике. Но мы, разработав пять-шесть версий и вычленив из них наиболее продуктивную, не учли одной элементарной детали. Куда он денет дубленку, которой заманивал людей? (По словам потерпевших модниц, дубленка все- таки была; он, чтобы усыпить бдительность, показывал «товар лицом» еще в прихожей).
Мы анализировали эту позицию и пришли к выводу – уничтожит преступник такую вескую улику. Сожжет, например. Такой вывод – казалось бы, наиболее логичный… А парень попался именно на дубленке! Оказывается, он и ее взял «напрокат», у жены приятеля в другом городе. Обещал продать. Но вернул обратно – пожалел тысячу рублей из сорока тысяч награбленных. Совершенно по немыслимой кривой дубленка вновь вернулась в наш город, ее привезли уже на реальную продажу. А покупательница узнала ее по необычному цвету опушки…
Уточню; тем временем мы уже почти добрались до преступника по иной колее, но – затратив на это в десять раз больше сил. Вот что значит быть в плену у вполне логичной версии…
Я вспомнил эту историю с дубленкой, а вслед за этим неожиданно подумал о том, что нашим текущем версиям как раз недостает именно логики. И еще – связности. Мы анализируем составные звенья цепочки по отдельности. А у преступления есть прежде всего одна, конкретная, установка.
Итак, предположим следующее. Титаренко или человек, его пославший, должны были, по тем или иным мотивам, получить у некоего Ивана Аршаковича крупную сумму денег. Кто-то узнает об этом и решает получить всю сумму сам. С этой целью Титаренко заманивают в ловушку и начинают требовать от него документ, по которому можно получить деньги. По роковой случайности происходит встреча с милицией. Операция сорвана и совершено уже другое преступление.
Вопрос первый: зачем было в таком случае убивать Титаренко? На это может быть два объяснения. Одно из них – устранить свидетеля. Другое – обрубить ниточку, чтобы самим, пусть и без векселя, грубым путем, добыть деньги у Ивана Аршаковича. В таком случае нам нужно ждать еще одного ЧП… Но где! Точка на черном. Вопрос второй…
И тут тренькнул телефон:
– Вадим Сергеевич? Это Илюхин! По поводу задержки информации о прибытии поезда. Была причина. Очень, на мой взгляд, странная причина.
5. РАЗЛУЧНИЦА КЛАВА. (Илюхин)
– Мне сорок два… Сколько не работаю? Четыре месяца. Выгнала стерва директорша. Мол, им в образцовом кафе такие, как я, не нужны. Нет, не официанткой работала – уборщицей. Какая из меня официантка? Рожей не вышла. Дети? Сын. Сволочь порядочная, родила в семнадцать, растила, ночей не досыпала, а он, видишь ли, и знать меня не хочет. На автосервисе работает, ворюга румяный. Ну и что, что сын?! Нет, знать я его не хочу и жену его, была бы моя воля, удавила… Ну, выпила чуток. А что, нельзя? Водкой вон торгуют не для того, чтобы ею цветочки поливать… Ха-ха-ха… А как же, помню! Подошла женщина. Из себя приятная. Попросила, мол, не поможешь ли, подруга? Тут, в диспетчерской, гулящая одна работает. Моего мужа увести надумала. Мне, говорит, смотреть на нее невмоготу! Зайди к ней, подруга, говорит, зайди. Я тебе четвертной не пожалею. Зайди и скажи, что если ты, Клава, не уймешься, беда тебя ждет. Так уж просила, бедная, а в глазах слезы. Жалко мне ее стало. Жди, говорю, тут, сейчас я с этой тварюгой поговорю… А она говорит: постой со мной еще немного… Постояли мы минут пятнадцать. Я еще заметила, что какой-то поезд у моста прошел. А потом подвела меня к радиорубке, и я вошла. Сидит баба – пудов, наверное, на шесть. Старая. Я еще здорово удивилась. Но мужиков-то не поймешь, у них своя мерка и симпатия. Так что я захожу и говорю ей, мол, если ты, Клавка, не бросишь с другими мужиками знаться, то не миновать тебе беды! Как вы прошли сюда, кричит. Никакая я не Клавка. Милицию сейчас позову. А меня зло так и взяло: зови, зови милицию, кричу я в ответ. Пусть все знают, какая ты. Да у меня уже внуки! Это она мне, значит. Вон отсюдова. И встает, обходит барьерчик, да как даст мне под, извините, зад коленкой. Я так и вылетела. А она – за мной, и кричит, зовет милицию. Тут вокзальный сержант меня и перехватил. Ну, и сюда, в вытрезвитель…
Как ни опустилась женщина, мне было жаль ее. Почему-то я сразу поверил ей. И хотя дежурный по вытрезвителю Акимов свирепо хрипнул простуженным голосом, что она попадает сюда в пятый или шестой раз, острая жалость не проходила. По правде, сам эпизод с незнакомкой вызывал мою симпатию. Согласитесь, не всякий бы откликнулся на такую просьбу. А Анна Васильевна откликнулась – чисто по-бабьи, с сердцем. Конечно, и четвертной сыграл тут свою роль. Но взялась за «выяснение отношений» она
