– Чао, бамбино! – проворковала Даша.
И быстро пошла прочь. Я только сейчас заметил, что у нее были туфли на каблуках, и потому ее уход оказался звонким, чечеточным, гарцующим.
В конце коридора, у выхода из нашего отделения, стояли гурьбой наши и гости. Мужские головы были темными, каштановыми, а женские – светлыми, русыми.
– Она понравилась тебе? – спросил Блох.
– Не знаю, – ответил я, потому что не успел решить, что выгоднее: изобразить равнодушие или, наоборот, интерес. Ведь мне надо было придумать, как увидеть ее снова.
Я догнал Дашу у дверей.
Девочки начали шутить – где, мол, была, что делала? Соблазнили ли тебя?
– А мы с ним видео смотрели, – сказала Даша. – Порнуху. Славно время провели.
– Врешь!
– У нас нет порнухи, – сообщил Василек. Но его никто не услышал за охами и писком наших гостей.
Правда, ассистентка спросила Блоха:
– Насколько это соответствует?
– Дети балуются, не обращайте внимания.
Этот ответ можно было понять двояко. То ли есть, но не надо реагировать, то ли мы невинны как овечки.
Мы проводили гостей до большой лестницы. Я ждал, когда Даша обернется. Она обернулась в последний момент, как будто была убеждена, что я гляжу вслед. Она подняла руку, прощаясь со мной.
Но ее взгляда я перехватить не смог.
Я стоял, а мои братья медленно возвращались в отделение, они были возбуждены и веселы, хотя, как я понимаю, никто из них не провел время вдвоем с девушкой.
5
Я сказал Григорию Сергеевичу:
– Можно мне посетить женский клон?
– Хочешь повидаться с Дашей?
– Мне бы хотелось. Мы с ней договорились.
Разговор происходил в его кабинете во время утреннего осмотра.
Григорий Сергеевич похлопал меня по голому плечу и сказал:
– Одевайся, молодец! Хоть на Эверест восходи.
– Хорошо бы…
– Удовольствие не для тебя.
– Скажите, а как себя чувствует маршал авиации?
– Ты имеешь в виду Параскудейкина?
– Командующего Ракетными войсками.
– Александр Акимович пошел на поправку. Ему значительно лучше. Его врачи считают, что через две- три недели он вернется в строй. И наша родина должна быть благодарна Лешеньке.
– Неужели нельзя говорить правду? – спросил я.
– Рано. Общественность к этому еще не готова. Я, честно говоря, мечтаю, что наступит день избавления от всех болезней. И мы с тобой скажем: наше дело сделано. Давайте жить долго!
– Я уже не скажу, – заметил я. С сожалением, что раньше мне было не свойственно. Григорий Сергеевич пронзил меня взглядом своих черных бездонных глаз так, что пол качнулся подо мной.
– Что ты хотел спросить у меня? – произнес он.
– Я просил увидеть Дашу.
– Можно я буду с тобой предельно откровенен, как с самим собой? – спросил доктор.
Когда человек, владеющий твоей судьбой, хочет поговорить с тобой откровенно, добра не жди.
– Говорите, – сказал я, разглядывая носки своих кроссовок.
– Вчера возник спор. Он касается не только тебя, но и всей концепции нашего исследования. Есть мнение, что любой из наших медицинских клонов следует делить на две части. Одни, как и прежде, будут жертвовать собой ради жизни на Земле. Другие, один – два индивидуума из каждого клона, будут оставаться для размножения, то есть для продолжения эксперимента в условиях естественного воспроизведения. Я не слишком сложно изъясняюсь?
Я все понял.
У меня даже в животе заурчало от волнения.
– Вы меня выбрали?
– Подожди, Ваня, не все так просто. Честно говоря, я выступал за справедливость. Незачем делить клон на черных и белых. А вдруг сложится ситуация, когда потребуется жизнь или здоровье одного из созданной нами пары?
– А вы вычеркните их насовсем. Забудьте, – подсказал я.
– Я вижу, что ты себя уже определил в производители. Смешно.
– Чего же смешного? – обиделся я.
– Смешно наблюдать за тем, как жизнь меня переиграла, – сказал доктор. – Мой клон не только не один, как мы думали, но с каждым днем его члены набирают индивидуальные черты. С дьявольской скоростью, скажу тебе, мой мальчик. Вчера мы с вами были едины в понимании цели. Сегодня мы вынуждены заменить Олега на Лешеньку, потому что Лешенька стал угрозой для существования эксперимента.
– Вы его нарочно взяли?
– Не делай больших глаз, Ваня. Ты отлично знал, когда рассказывал о недозволенных речах твоего друга и брата, что мы будем вынуждены его наказать. Мы его и наказали. А у истоков наказания стоял ты, голубчик.
– Я ничего не сделал! – почти закричал я. – Я не хотел!
– Да, да, не хотел, не волнуйся. Ты ни при чем. Лучше дослушай меня.
– Я не хочу дослушивать!
– Ты не понял. Я говорю о тебе и Даше. Мария Тихоновна считает, что твой роман с Дашей мы должны поощрять. Смешно? Тебя не спросили, а уже влюбляют. Тебе смешно?
– Нет, не очень.
– Мне тоже не смешно. Они даже нашли лазутчика, союзника в моем лагере – Елену. Она тоже хотела изолировать тебя. Выделить из клона. Глупо, а я на нее так надеялся.
– Вы позволите мне увидеть Дашу?
– Во-первых, не только я принимаю решения. Как и большинство начальников, я могу запретить, но мне очень трудно что-нибудь разрешить.
– Вы их переспорили?
– Считай, что переспорил. Ты останешься в клоне.
А в спину мне он крикнул:
– Хотя нет ничего окончательного. Не падай духом, сынок!
Я подождал, пока он уйдет, потом попробовал сам проникнуть в женское отделение. Я подумал, что если у меня есть союзники, то они в женском отделении.
Но переходник в женское отделение был закрыт, и, когда я нажал на дверь, тут же изнутри раздался голос охранника:
– Что нужно? Вход без особого разрешения запрещен.
Я так и думал.
Надо подчиниться.
А я все больше сердился на Григория Сергеевича.
Это было неправильно, потому что еще вчера я был самым верным из его подопечных. Я искренне готов был отдать жизнь за благое дело. Неужели можно измениться так быстро?
Я возвратился в наше отделение, из бильярдной раздавались щелчки бьющихся друг о дружку шаров. Рыжий Барбос, как всегда, выигрывал.
И тогда я подумал: надо отыскать Марию Тихоновну. Если она не согласна с моим доктором, то может
