«Ах так! – подумала Алиса. – Вы судите о людях по одежде! А это грубейшая ошибка. Людей надо ценить по уму!»
Жанна догадалась, о чем думает Алиса, и добавила:
– Или по кошельку.
– Вот именно, – проворчал из мешка ковер, которому тоже хотелось поговорить, но как поговоришь, когда тебя свернули колбасой и несут в пыльном мешке.
– Смотри! – сказала Жанна и замерла перед небольшой лавкой. – Такое платье у меня было в детстве. Я ходила в нем в церковь. Правда, красивое?
Алисе платье красивым не показалось, но надо же было с чего-то начинать.
Они зашли в лавку, которая была очень тесной. Со всех сторон ее сдавливали полки, шкафы и вешалки с одеждой.
– Говори ты, – сказала Алиса. – Деньги у нас с тобой есть, не беспокойся. Только говори, как будто ты... как будто...
– Как будто ты – Орлеанская дева! – подсказал из мешка ковер.
– А ты помолчи, если не хочешь нас погубить! – приказала ковру Алиса.
Ковер фыркнул, но замолчал.
– Ну держись, богачи! – сказала Орлеанская дева и вошла в магазин так, как входила в зал во время коронации.
И выглядела она так, что узколицый, крючкастый, цеплястый хозяин лавки закричал было:
– Вы куда, шантрапа...
Но осекся, съежился, как ежик перед медведем, и забормотал:
– Госпожа, простите, я не узнал... я не посмел... и ваша дочь, ее высочество, маркиза!
– Ладно-ладно, – сказала Жанна и уселась на единственный стул.
Хозяин замер, склонившись перед ней.
– Чуешь, кто к тебе пришел? – с усмешкой спросила Жанна.
– Так точно, чую и соответствую!
– Мы путешествуем инкогнито, – сказала Жанна, – но в дороге на нас напали разбойники и перебили всех моих слуг. Но, как вы понимаете, мы не можем явиться во дворец в таком виде!
– Никак не можете, госпожа герцогиня, – прошептал хозяин лавки.
– Значит, попрошу нечто скромное, чтобы было настоящее инкогнито.
– Будет вам и инкогнита, – пообещал хозяин лавки. Видно, он не знал, что инкогнито – это секретность.
Хозяин хлопнул в ладоши, и откуда-то прибежала рыжая курчавая девица. Вдвоем они принялись доставать с полок и вешалок платья, кофты, а потом, пока Жанна за занавеской примеряла наряды, девица сбегала в соседнюю лавку к обувщику, и тот притащил целый сундук туфель для леди и ее доченьки.
Словом, на улице Друри-Лейн началась суматоха, а известная всем своей жадностью миссис О'Лири прибежала в лавку со своим красным в зеленый горох платьем, которое не могла продать уже двадцать два года, и попыталась всучить его Жанне.
Алиса тоже не теряла времени даром. Всех, кто заглядывал в магазин, включая разносчика воды, продавца сладостей и мусорщика, она спрашивала, не знают ли они об огнедышащем драконе, который обитает то ли в районе Оксфорда, то ли возле Кентербери, то ли у самого Ливерпуля. И многие признавались, что слышали о драконе, а у некоторых были родственники, друзья которых слышали от своих знакомых об одном леснике, который точно встречал такого дракона, но, правда, живым домой не вернулся и не смог никому рассказать о своих приключениях.
Алиса слушала, никому не верила, но все надеялась, что в каком-то из рассказов появится крошечка правды.
Наконец рыжая дочка хозяина сказала:
– Я бы на вашем месте, мисс, пошла к мистеру Флибустьеру.
– Ах! – раздалось со всех сторон. – Он такой опасный человек!
– Кто такой мистер Флибустьер? – спросила Алиса.
– Это специалист по ядам, – объяснил хозяин лавки, – страшный отравитель, даже непонятно, почему король до сих пор его терпит. Давно уж виселица по нему плачет.
– А потому король его терпит, – вздохнул разносчик овсяной каши, который как раз заглянул в лавку, – что ему самому эти яды бывают нужны.
Тут все зацыкали, зашипели на разносчика и выгнали его из лавки.
А хозяин принялся считать, сколько же ему должны маркиза и ее дочка.
А должны они были за синее в маленьких серебряных звездочках дорожное платье госпожи маркизы, за серебристо-лиловое платье для дочери госпожи маркизы, за шесть пар туфель и башмаков для маркизы и ее уважаемой дочки, за шелковые ночные рубашки, чулки, накидки, летние открытые платья, два парика для коротко стриженной маркизы и кое-что еще, для чего понадобилось два кожаных саквояжа.
Целых три гинеи стоило все это добро. Маркиза и ее дочка не торговались, и хозяин лавки расстроился.
