бешеной скоростью носились между ручками, стараясь решить задачу: какая ее?
– Ты что, шутишь, да? – спросила Катька наконец, поняв, что во всем виноват Доник.
– Честное слово, – сказал Доник, который сам безмерно удивился. – Я думал, у меня твоя. Что ты мне оставила.
– Да ты что! Я же ее на колготки выменяла.
– А эту?
– И эту.
– А не слишком много?
– Тебе рано знать! – сказала Катька, которая наконец-то решила для себя трудную проблему. Обе ручки перекочевали к ней в сумку, за ними – лист, вырванный из тетрадки. Никакого письма, значит, Борис не дождется, и обе ручки тоже останутся у Катьки. И уже сейчас, если ее спросить, она искренне скажет, что получила за колготки две ручки. Две ручки – и дело с концом. И она уже сама в это верит.
Доник и тут спорить с Катькой не стал по причине полной безнадежности. Он полез к себе в сумку, отыскал там тридцатикопеечную, старую, почти без пасты, ручку, а чем она хуже?
Катька схватила сумку и пошла в другую комнату к телевизору – не хотела оставлять ручку в распоряжении брата – наверное, уже планировала, как одну из ручек снова променяет на колготки. Потом – ну совсем как ребенок – прибежала снова, вытащила из-под кровати коробку с туфлями и открыла, чтобы насладиться.
– Пошла бы куда-нибудь, – сказал Доник. – В кино, а?
– Мешаю?
– Еще как!
Тут Катька издала клич индейца на тропе войны. Доник даже подскочил от неожиданности. Катька сидела на полу, и перед ней стояли две совершенно одинаковые коробки. Обе открыты, в обеих – синие туфли. Катька растерянно пощупала одну туфлю, потом вытащила туфлю из другой коробки, приложила к первой и стала очень похожа на обезьянку, которая старается составить две палки, чтобы достать банан.
Доник хотел пройтись по поводу ее раннего маразма, но тут она обратила к нему убийственный взгляд и спросила голосом директора школы:
– Это что за штучки?
– Ты что? – удивился Доник. – Какие штучки? Сама засунула, а на меня говоришь.
– Ты зачем надо мной издеваешься? – Катька готова была заплакать. – Ты зачем мне настроение портишь? Сначала с ручкой, а теперь с туфлями?
– Чесслово, я думал, что ты две пары купила, – честно сказал Доник. – Но если тебе не нужно, ты отдай обратно.
– Кому отдай?
– У кого взяла.
– Но я же одну пару взяла!
– Одну пару себе оставь, – сказал Доник, – и будет хорошо.
Катька не поняла этой логики и гневно заявила:
– Сейчас же убери одни туфли. Я не хочу из-за тебя в криминал попадать.
Доник хотел было засмеяться, но в этот момент взгляд его упал на пол, и он увидел, что там стоит только одна, и притом пустая, коробка из-под туфель. Это было как в сказке.
– Какой криминал? Какие туфли? – спросил Доник, улыбаясь, хотя он сильно испугался. Но когда люди сильно пугаются, они часто начинают улыбаться. Человека засасывает в болото, он ручками машет и улыбается: извините, нечаянно!
Тут Катька тоже поглядела себе под ноги и сразу успокоилась. Ей так хотелось думать, что у нее двоилось в глазах, а теперь обошлось, что она сразу поверила в то, что второй коробки и не было.
– Я тебе когда-нибудь голову оторву, – сказала она Донику.
– За что? – Доник подошел к тому месту, где только что стояла вторая коробка. Ему показалось, что он увидел какое-то легкое движение – нечто быстрое и маленькое скользнуло под диван.
– Не трогай! – предупредила Катька. – Я тебе этого никогда не прощу.
Доник выпрямился.
– Покажи туфли, – сказал он.
Он в волшебство не верил, а верил своим глазам.
Катька туфлю ему не дала, но показала издали.
– Обрати внимание, – сказал Доник, – обе правые.
– Что? – Катька перепугалась. – Что ты говоришь! Ты не представляешь, сколько они стоят!
– Да не в стоимости дело!
Катька сблизила туфли и сказала с облегчением:
– Ты шутишь, да?
И Доник увидел, что туфли в ее руках – парные. Только что были правые, а уже стали – один правый, другой – левый, как положено.
– Я ничего не понимаю, – сказал Доник.
– А я понимаю, – сказала Катька, – что тебе надо поменьше своими физическими опытами заниматься. И тебе спокойнее, и людям.
– Нет, – сказал Доник, – дело не в этом. Но в чем – я еще не знаю.
– Не знаешь, думай! – предложила Катька. Она поставила коробку на трюмо, чтобы не выпускать из поля зрения.
Значит, у Катьки возникло настроение провести ревизию ее ценностей. Она открыла ящик под зеркалом, стала пересчитывать бутылочки и флакончики, нюхать, бормотать что-то. Иногда до Доника доносились ее слова:
«Совсем духов не осталось…», «А где помада? Я вас спрашиваю – где помада? Вот моя пома- адочка…»
Но больше Доник ее не слушал. Он быстро сделал завтрашний английский и открыл «Динамику» Моранди, перевод с итальянского, ему Виктор Аркадьевич на неделю дал. И сказал, что без этой книги на олимпиаде делать нечего. В этом была хитрость – оба переводчика Моранди были в жюри олимпиады. Другой бы не догадался, а хитроумный Виктор Аркадьевич всегда узнавал обстановку вокруг олимпиады и говорил, что порой это важнее, чем сами соревнования. Недаром из его школы человек восемнадцать были уже лауреатами.
Не глядя, Доник подвинул к себе листок бумаги, брошенный на столе Катькой, и принялся выписывать из Моранди – для себя, потому что знал, если выпишешь – лучше запоминается.
Откладывая ручку, он заметил, что по рассеянности снова взял Катькину ручку. Он отбросил ее, как маленькую гадюку, и тут вспомнил, что собирался засветло обследовать место высадки пришельцев.
Он поднялся, проходя мимо сидевшей перед зеркалом среди своих сокровищ Катьки, протянул ей ручку и сказал:
– Не разбрасывайся.
– Ты что! – возмутилась Катька. – Зачем в сумку лазил?
– Я не лазил, – сказал Доник и поспешил прочь, чтобы не тратить время на перебранку.
– Только ненадолго, – сказала вслед бабушка, – скоро обедать.
Барбос увязался было за Доником, но Доник его не взял.
– Машин много, – сказал он коту, – задавят еще тебя.
Барбос смотрел на него так выразительно, что Доник пошутил:
– Я буду осторожен. И если мне предложат улететь на Альдебаран, я категорически откажусь.
При дневном свете сквер казался совсем другим. Куда меньше – мельче. Трава уже пожухла, и листва тополей стала почти серой – во всем чувствовалась осень. Сквер был неухоженным, хотя сюда многие ходили – утром на обеих лавочках сидели мамаши и бабки с колясками, а вечером сюда приходили собачники или любители распить. Мать уверяла, что когда-то сюда ходили целоваться – но Доник такого не застал.
Доник сразу прошел на то место, где погиб космический корабль: он думал, что какой-то след останется
