Машина остановилась возле приоткрытой калитки.
– Кто бутылки бил? – спросил Ванечка.
Верка знала ответ на этот вопрос:
– Папаня бутылки собирал, а если горлышко битое и сдать нельзя, он их колотил. Он мне сам рассказывал, честное слово.
Ванечка направился было к двери, но Верка его остановила:
– В доме Олег Владиславович живет. А Папаня в сарайчике, вон там.
Но сама толкнула дверь в дом. А вдруг Олег вернулся?
– Олег Владиславович! – позвала она.
Ей не ответили.
Елена пошла к сарайчику. Ванечка за ней. Он шагал вприпрыжку, берег блестящие ботинки.
Верка встала на цыпочки, чтобы посмотреть за пианино. Потом заглянула на кухню. В доме было пусто и холодно.
Тогда Верка побежала к сараю, за докторами.
Елена стучала в дверь.
Потом постучал Ванечка.
– Как следует толкни! – послышался голос изнутри.
Ой какое облегчение испытала Верка! Она ведь была почти уверена, что Папани уже нет в живых.
– Дверь на крючке, – сказала Елена.
Странно, еще утром она была открыта. Значит, Папаня выходил?
– А ты ногой! – крикнул Папаня. – Бей, не стесняйся. Я сам не выношу замков и запретов.
Доктора раздумывали, стеснялись. Верка подняла ногу и вышибла дверь кроссовкой. Крючок-то был проволочный, фиговенький.
Папаня лежал весь красный, краснее обыкновенного. Было ясно, что его даже подъемным краном с койки не поднять.
На столике у изголовья стояло несколько пустых бутылок и одна еще не допитая, с коньяком.
– Подай, Верунчик, – приказал Папаня. – Сам выпью и с гостями поделюсь.
– Мы – врачи из районной больницы, – сказал Ванечка.
– Вижу, что не разбойники.
Язык Папаню слушался.
Он приподнялся – рожа красная, покрывало откинулось, а он в одной голубой майке. И не холодно пропойце!
– Погодите, – попросила его Елена.
Но Папаня с неожиданным проворством поднес бутылку к губам, и, когда Ванечка все же бутылку отобрал, в ней почти ничего не осталось.
– Ин вино веритас, – сказал Папаня и засмеялся. – В водке правдолюбие.
Елена вытащила фотографию.
– Вы знаете эту женщину? – спросила она.
– Еще бы! Моя покойная, отпетая, но вечно живая супружница, свет моих очей, жить без тебя не хочу, лапушка любимая! – запричитал Папаня.
– Когда умерла Оксана? – спросил Ванечка.
– Вы и по имени уже вычислили? – Папаня не особенно удивился.
– Когда она умерла? – повторил Ванечка.
– Давно, до революции, – ответил Папаня и захрапел.
– Не притворяйся, Папаня, – сказала Верка.
Ванечка пощупал Папане пульс, потом приподнял веко.
– Нам его не разбудить, – сказал он. – Придется ждать.
– Он ее не видел, – сказала Елена громко, чтобы перекрыть Папанин храп. – Он думает, что она давно умерла.
– Тогда все ясно, – вздохнул Ванечка. – Они ее выпустили, когда нужда в ней пропала. Она была обречена.
– Теперь надо отыскать этого… квартиросъемщика, – сказала Елена.
– Олега Владиславовича, – подсказала Верка. – Почему он не приехал в больницу?
Ее вопрос остался без ответа.
Они вернулись в дом.
Ванечка вытянул из тумбочки в углу единственный ящик. Ящик был набит бумажками. Среди них оказались и фотографии.
Фотографий Оксаны они не отыскали.
Зато увидели «Инстинкт и нравы насекомых» Фабра. Елена даже присвистнула.
«Никогда бы не подумала, что такая воспитанная тетенька умеет свистеть».
– Мне домой надо, – попросилась Верка.
– Пошли вместе, – сказала Елена Борисовна.
– А я останусь, – заметил Ванечка. – Покопаюсь в доме без разрешения хозяина. Мне можно, я ведь не милиция.
– Поищешь документы?
– И документы тоже.
Он присел за стол и принялся открывать том Фабра на страницах, заложенных узкими полосками бумаги.
– Вот именно, – повторял он, – вот именно!
Елена заглянула ему через плечо. Верка тоже заглянула, но ничего интересного не увидела. Там были нарисованы какие-то худые осы.
Верка провела Елену по тропинке сквозь мокрую крапиву. Хорошо еще, что врачиха была в джинсах. Халат был надет как плащ. Почему-то она не стала оставлять его в машине.
Когда Верка подошла к дому, ее живность почуяла – идет кормилица, и подняла галдеж.
Верка оставила Елену в большой комнате, а сама стала переодеваться. Было приятно одеться в свое, сухое. Верка позвала Елену кормить зверинец, но та отказалась. Она была городской женщиной и обращаться со зверьем не умела.
Уходя, Верка даже спросила:
– А вы сама пушкинская?
– Нет, я из Харькова. Мой дедушка был отчаянный революционер.
– А потом?
– Потом они приехали в Москву, и дедушка кончил как все революционеры.
Верка не знала, чем кончили все революционеры, но спрашивать не стала – все равно не объяснят.
Верка дала Елене семейный альбом с фотографиями. Она открыла его на странице с фотографией, на которой мама и папа сидели голова к голове, как фотограф велел, а мама держала на руках маленькую Верку. Счастливая картинка! Верка ее ненавидела, потому что фотография всегда напоминала ей, какая паршивая у нее сложилась жизнь. А на фотографии все счастливые. Разве это не издевательство?
– А что Ванечка знает про мою маму? – спросила Верка.
– Красивая она у тебя, – сказала Елена.
– Была красивая, – поправила ее Верка.
– Никогда не надо отчаиваться.
– До самой пенсии?
– Может, и до пенсии. Ты готова?
– Мы пошли?
– Не совсем так. – Елена чего-то ждала.
И тут по-птичьи заверещал ее мобильник.
– Да, – ответила Елена. – Мы у Верочки. Что у тебя?
Видно, Ванечка стал что-то рассказывать. Елена кивала и все время поправляла непослушную прядь на лбу. Потом она спрятала телефончик в сумку, что висела у нее на плече, улыбнулась Верке и сказала:
