теплым. Олег пошел не к калитке, а в другую сторону, за дом.
Туда Верка никогда не ходила. Это была зона запустения. Произошла она тоже от бедности. Лет двадцать назад за домом сажали картошку. На пропитание. Потом, когда уже не стало в том надобности, ходить на грядки перестали. Вместо картошки выросла крапива в человеческий рост и какие-то кусты неопределенного названия. И тоже колючие. Не говоря уж о чертополохе.
Сквозь заросли крапивы и кустов была проложена тропинка, словно там прошли путешественники в Эльдорадо. Знаете о такой стране золотых сокровищ в Южной Америке? По телевизору показывали. Но кто проложил тропинку и не взвыл от крапивных укусов – непонятно.
Олег Владиславович встал в начале пробитого в джунглях пути и сказал:
– Если тут пройти, то уткнешься в забор.
– Я тут не пройду, – сказала Верка. – У меня железных лат нету.
– Испугаешься – пройдешь, – усмехнулся Олег.
– Кто ж меня пугать будет?
– Найдутся желающие. Ты же заранее дрожишь.
– Ничего я не дрожу, – обиделась Верка.
– Этой тропинкой дойдешь до штакетника. Там одна планка вынимается. И попадешь на мой участок.
– Там не ваш участок, – сказала Верка. – Что я, не знаю, что он на Бирюзовую выходит? Там Папаня живет.
– Он мне сдал.
Впрочем, что в том удивительного?
Если посмотреть на поселок сверху, то увидишь квадрат. Одна его сторона – Советская улица, довольно широкая, она к станции ведет. В Советскую вливаются узкие улицы, без асфальта. Первая от станции – Вокзальная, там нам делать нечего. Потом наша, Школьная, а следующая – Бирюзовая. Они со Школьной параллельные и отстоят друг от дружки на длину двух участков, понятно? А четвертая сторона квадрата, куда Вокзальная, Школьная и Бирюзовая упираются, – это пруд, мелкий, заросший камышом, нечищеный, в нем даже рыба не водится, только лягушки. А дальше забор санатория для старых большевиков. Правда, старые большевики вымерли, теперь там кто-то другой отдыхает.
– А кто протоптал? – спросила Верка.
– Может, Папаня? – предположил Олег. – Может, ему так короче к станции ходить?
– Он вас пустил, а сам куда?
– А сам в сарайчике спит. Он говорит, что ему там уютнее.
– Ага, знаю, – кивнула Верка. – Он мне говорил.
Она здесь свой человек, старожил, а у Папани никогда не бывала. Знает, что он одинокий, но ей к нему идти незачем. И ему здесь делать нечего. Зачем тропинки протаптывать? Надо будет запретить, подумала Верка.
– Мое окошко в твою сторону выходит, – сказал Олег. – Если темно, ты на него беги. Я никогда свет не тушу. Даже когда на наблюдение ухожу.
– На что? – не поняла Верка.
– Я тут наблюдаю, – объяснил Олег. – Мне надо отыскать одно место, вернее, одного человека.
Верка не знала, спросить, что за место, или сосед сам расскажет.
– Так что не боись! – закончил Олег. – Мы с тобой, Зоя Космодемьянская!
И он смело пошел по тропинке, раздвигая крапиву локтями. Скоро крапива его совсем скрыла, только шляпа покачивалась над зарослями.
Было довольно темно, но от этого далекое желтое окошко в комнате Олега горело все ярче, а если подпрыгнуть, то его можно было увидеть целиком.
Олег исчез. И стало страшно.
Верка и так нервная, а тут все события дня сразу на нее навалились. Ничего вроде бы не случилось, а хочется бежать… Детеныши, бомжихи, Олег, бабины уколы…
Глава 4
Больше всего Верке захотелось кинуться к станции, сесть в электричку и спрятаться в настоящем московском доме. Пускай она там никому не нужна, на всех обижена, но дома НЕ СТРАШНО.
Она даже стала представлять, что, если дома заругаются, можно переночевать у Толстовой из второго подъезда. У нее двухкомнатная квартира и мать добрая. Если ей яблочек привезти и что-нибудь с огорода, она будет рада. А утром можно будет на первой электричке вернуться, Катьку подоить и прямо к бабе Элле в больницу.
Верка стала собираться, и от занятий сразу стало легче.
Сначала надо было сделать всякие домашние дела, покормить живность, подоить Катьку – ведь ее два раза в день доят, в мокрой темноте собрать яблок для толстовской мамы и хоть банку черной смородины, она еще осталась на большом кусте у калитки.
Теперь, когда Верка приняла решение, ей стало лучше. Как будто враги гнались за ней, гнались, но упустили ее след.
Верка потрясла большую яблоню, но отскочить не успела.
Вода рухнула с дерева, как водопад.
Верка промокла, словно выкупалась.
Яблоки посыпались с дерева и стали стукаться о траву. Некоторые попадали по Верке.
Как она на себя рассердилась! И холодно стало безумно, да еще, как назло, поднялся ветер.
Он нес заряды дождя. Казалось, что капли прилетают прямо с Северного полюса.
Верка плюнула на яблоки и побежала в дом. На крыльце сидел Котяра и жалобно мяукал, кого-то жалел – то ли себя, то ли Верку.
– А что? – громко произнесла Верка. – Добегу до станции.
Она пошла к калитке. Тут дождь усилился, и она вспомнила, что зонтика у нее больше нет.
Верка открыла калитку и ступила на улицу.
Один фонарь висел прямо возле калитки, второй совсем далеко, там, где улица Школьная вливалась в Советскую. Под фонарем кто-то стоял, не видно кто. Но стоял неподвижно, словно подстерегая Верку.
Чтобы ее не увидели, Верка тут же нырнула обратно в калитку и закрыла ее на щеколду, будто это могло выручить.
Кто там стоял?
Все было как в американском ужастике. Героиня идет к своей машине и слышит, как сзади стучат уверенные, быстрые шаги. Оборачивается – никого! Идет дальше. И снова слышит шаги.
А что дальше?
Черт знает, что дальше!
Верка вбежала в дом и чуть не прищемила хвост ворвавшемуся следом за ней Котяре.
В прихожей горела лампочка.
Тусклая, но трезвая, не допускающая никакой мистики.
Верка задвинула засов. Засов надежнее любого замка.
Конечно, самое славное – закрыть ставни. Но ставни были наружными, их закрывали только в тех редких случаях, когда все уезжали с дачи. И закрыть их можно было только снаружи. Плюнув на ставни, Верка обошла комнаты, проверила, закрыты ли окна. Хорошо бы задвинуть шторы, но занавеска осталась только на кухне, обеднела Верка.
В комнате, где Верка спала на бабиной кровати (при бабе приходилось спать на раскладушке), она не стала зажигать свет.
Знобило – жутко.
Она заставила себя раздеться, вытерлась полотенцем и отыскала в шкафу сухие трусики и майку. Потом натянула свитер. И носки. Стало теплее.
Верка нырнула под одеяло и только тут вспомнила, что хотела убежать в Москву. А кто там на улице стоял? Он ведь без зонтика был, хотя дождь сильный. Мужчина там был или женщина? В крайнем случае можно убежать к Олегу Владиславовичу… Стойте! Ведь окно этой комнаты выходит как раз в ту сторону, к сломанному штакетнику. Значит, в случае чего можно вылезти из окна и никто не перехватит.
