– Мы утром приехали, – объяснила Тамара, та, что потемнее. – А у тебя здесь хорошо. Свободно. У нас теснее.
– Это пока ребята не пришли, – добавила Валя.
Она очень хорошо улыбалась. И я искренне пожалел, что я ниже Иванова ростом. Иначе бы я позвал ее в кино, например.
– Сегодня вечером кино, – сказала Валя. – В столовой. Придете?
– Приду, – пообещал я. – А вы мне место займете?
– Мест сколько угодно. Еще не все приехали.
– Валь, – окликнула ее Тамара, – забыла, зачем мы пришли? – Она обернулась ко мне: – Мы по дороге Андрей Захарыча встретили. Он говорит, что Коленкин приехал. Мы тогда к тебе. Позанимаешься с нами после обеда, а? У Валентины, например, техника хромает.
– Ну какая уж там техника, – застеснялся я. – Конечно, что могу – обязательно.
– Где тут наш недомерок остановился? – прогремело в коридоре.
Валя даже поморщилась. Я сделал вид, что непочтительные слова меня не касаются.
Лохматая голова Иванова, украшенная длинными бакенбардами (как же я не заметил этого в прошлый раз?), возникла у верхнего косяка двери.
– Привет, Коленочкин, – поздоровался Иванов и протиснулся в комнату.
– Устроился?
И тут я понял, что Иванов совсем не хочет меня обижать. Что он тоже рад моему приезду. Пока я был чужим, толстячком, встреченным случайно, он испытывал ко мне недоброжелательство, теперь же я стал своим, из своей же команды. А уж если я мал ростом и не произвожу впечатления баскетбольной звезды, это мое личное дело. Главное – чтоб играл хорошо. Хотя при том я понимал: с ним надо быть осторожным, ибо щадить моет самолюбия он не намерен. Ему это и в голову не придет.
– Ты бы, Иванов, мог потише? – спросила Тамара. – Человек с дороги, устроиться не успел, а ты со своими глупыми заявлениями.
– А чего ему устраиваться? – удивился Иванов. Потом посмотрел, склонив голову, на девушек и спросил: – А вы что здесь делаете? Человек с дороги, устал, устроиться не успел...
Тут рассмеялись мы все и почему-то никак не могли остановиться. Так что, когда мои соседи, еще мокрые после купания, с махровыми полотенцами через плечо, похожие друг на друга, как братья, вошли в комнату, они тоже начали улыбаться.
– Знакомьтесь, мальчики, – представила меня Тамара. – Наш новый центровой, Коленкин. Андрей Захарович сегодня рассказывал.
Баскетболисты оказались людьми деликатными и ничем не выдали своего разочарования или удивления. А может быть, тренер их предупредил. Они по очереди протянули мне свои лопаты, аккуратно повесили махровые полотенца на спинки своих удлиненных кроватей, и в комнате стало так тесно, что у меня возникло неловкое чувство – сейчас кто-то из них на меня наступит.
– Ну что, обедать пора? – спросила вдруг Валя.
– Точно, – сказала Тамара. – Я чувствую, что чего-то хочу, а оказывается, я голодная.
И девушки упорхнули, если можно употребить это слово по отношению к ним.
Обедать я пошел вместе с соседями. Я шел между ними и старался привыкнуть к мысли, что по крайней мере несколько дней я буду вынужден смотреть на людей снизу вверх.
– Ты раньше где играл? – спросил меня Коля (я еще не научился их с Толей различать).
– Так, понемножку, – туманно ответил я.
– Ага, – согласился Коля. – А я из «Труда» перешел. Здесь больше возможностей для роста. Все-таки первая группа.
– Правильно, – согласился я.
– И в институт поступаю. А ты учишься или работаешь?
– Работаю.
У ребят явно перед глазами висела пелена. Психологический заслон. Они смотрели на меня и, по-моему, меня не видели. Рядом с ними шел маленький, лысеющий, с брюшком, сорокалетний мужчина, годящийся им в отцы, а они разговаривали со мной, как с коллегой Герой Коленкиным из их команды, а потому, очевидно, неплохим парнем, с которым надо будет играть. И вдруг все мое предыдущее существование, налаженное и будничное, отошло в прошлое, испарилось. И я тоже начал чувствовать себя Герой Коленкиным, и особенно после того, как за обедом ко мне подошел Андрей Захарович, передал сумку и сказал, что там форма и кеды, мой размер.
Андрей Захарович с семьей обедал вместе с нами, за соседним столиком. Его сын смотрел на меня с уважением, потому что слышал, наверное, от отца, что я талант, что внешность обманчива. Мальчику было лет семь, но он старался вести себя как настоящий спортсмен, и тренировочный костюм на нем был аккуратно сшит и подогнан. Зато жена Андрея Захаровича, худая усталая женщина с темными кругами вокруг желтых настойчивых глаз, смотрела на меня с осуждением, ибо, наверное, привыкла вмешиваться в дела и решения добродушного мужа и это его решение не одобряла.
– Ну, мальчики-девочки, – сказал весело Андрей Захарович, – отдохните полчасика и пойдем покидаем.
Он извлек из кармана блокнот и стал писать в нем. Я глубоко уверен, что вынимание блокнота относилось к области условных рефлексов. Именно с блокнотом к тренеру приходила уверенность в своих силах.
Меня представили массажисту, врачу, хрупкой девочке – тренеру женской команды и еще одному человеку, который оказался не то бухгалтером, не то представителем Центрального совета. Он осмотрел меня с головы до ног и остался недоволен.
В комнате Коля и Толя лежали на кроватях и переваривали пищу. Было жарко, томно, как бывает в летний день под вечер, когда все замирает, лишь жужжат мухи. Не хотелось мне идти ни на какую тренировку, не хотелось кидать мяч. Я сбросил ботинки и повалился на койку, моля бога, чтобы строгая жена отправила Андрея Захаровича в магазин... И тут же проснулся, потому что Андрей Захарович стоял в дверях и говорил укоризненно:
– Ох, Коленкин, Коленкин! Намучаюсь я с тобой. И чего ты решил жир нагонять в такое неурочное время?
Коля и Толя собирали свои вещи в белые сумки с надписью «Адидас».
– Извините, – сказал я. – Вздремнул.
– Даю три минуты, – сообщил Андрей Захарович. – Начинаем.
Я спустил вялые ноги с кровати. Встать, взять с собой полотенце, форму, собрать выданную мне скромную сумку стоило непомерных усилий.
– На бильярде играешь, Коленкин? – спросил Толя.
– Играю, – ответил я смело, хоть играть и не приходилось. Лишь видел, как это делается, когда отдыхал в санатории года три назад.
– Совсем забыл, – сунул вновь голову в дверь Андрей Захарович. – Вы, ребята, Коленкина к врачу отведите. Осмотр надо сделать.
У входа в кабинет мне стало страшно. Дверь была деревянная, обычная, как и в прочих комнатах домика, но я вдруг вспомнил, что у меня барахлит давление, случается тахикардия, есть шум в левом желудочке, постоянно болят зубы и вообще со мной неладно, как неладно с остальными моими сверстниками, которым под сорок и которые ведут сидячий образ жизни.
– Мы тебя, Гера, подождем, – предложили Коля и Толя. Наверное, почувствовали мое волнение. – Врач у нас свой, добрый. Кирилл Петровичем зовут. Не стесняйся.
Окно в кабинете было распахнуто, молодые сосенки качали перед ним темными пушистыми ветками, вентилятор на столе добавлял прохлады, и сам доктор, как-то не замеченный мною в столовой, хоть меня ему и представляли, показался мне прохладным и уютным.
«В конце концов, – подумал я, – если даже меня и отправят домой по состоянию здоровья, это не хуже, чем изгнание из команды за неумение играть в баскетбол».
– Здравствуйте, Кирилл Петрович, – сказал я, стараясь придать голосу мягкую задушевность. – Жарко сегодня, не так ли?
