подозрение, тем более если они меня уже подозревают. По крайней мере человек во френче, который нас встречал, отнесся ко мне прохладно. Но ничего, я буду стараться. Стараться быть тупым, когда вокруг тупые, и становиться умным, когда поумнеют все вокруг.
Я отвлекся на несколько секунд, собирая свои мысли и приводя их в порядок, и постепенно увлекся фильмом, который нам показывали.
Это был довольно большой город, российский, без сомнения, российский, но чем-то чужой.
Если судить по погоде – город скорее был южным, чем северным.
Камера не спеша шла по улицам, мимо центра, где поднималось высокое, этажей в двадцать, здание гостиницы, затем еще несколько высоких, скорее деловых домов. Одно здание постарше, с колоннами, видно, там находилось какое-то городское учреждение. Троллейбус? Нет, троллейбус наш, обыкновенный, синий, только без рекламы на борту. Прохожие? Они одеты обычно, почти современно, хотя так теперь у нас не одеваются. Я увидел надпись «Булочная», а потом «Продукты», и эти вывески были естественными, даже не новыми, так что их никто специально для съемок не вешал.
Затем камера не спеша поехала по неширокой улице прочь от центра. И дома пошли двух-, трехэтажные, каменные. Мне захотелось увидеть название улицы, но я не успел его разобрать.
– Узнаете? – спросил голос майора со сцены. Требовательно спросил, так что не ответить было нельзя.
– Узнаем, – сказал неуверенный голос.
– Конечно, узнаем, – произнес второй. Но также не очень уверенно.
– А теперь нам придется увидеть то, чего вы не помните, потому что газовая атака произошла раньше, чем на наш город сбросили зажигательные бомбы.
И тут я увидел, что несколько следующих домов на этой улице были охвачены огнем. Возле них стоял народ, пожарные машины тянули к ним лестницы, пожарные разворачивали шланги.
– Так выглядит обычный жилой дом, – слышен был голос майора, – после попадания в него зажигательной бомбы с воздушного шара. Продолжайте смотреть, не отворачивайтесь.
Камера перешла на крупный план. Я увидел, что возле дома лежат убитые – две молодые женщины и девочка, – видно, они хотели убежать, когда начался пожар, но взрыв или куски кирпича убили их.
– Если вы узнали среди них своих сестер или невест, не стесняйтесь выразить свои чувства, – сказал майор деловито и скучно, как дежурная в крематории, которая руководит панихидой.
Он отрабатывал свой урок.
Но, видно, его работа уже начала давать свои плоды.
– Нинка! – вдруг закричал один из парней. – Нинка, это ты? Ты как туда попала?
Но кадр уже сменился другим: снова тела – на этот раз они выложены вдоль улицы рядком, как будто шеренга людей упала на спину.
И снова камера плыла над окровавленными лицами и телами.
На этот раз шум охватил весь зал. Люди вскакивали – они были готовы увидеть близких, и камера двигалась именно с такой скоростью и на таком расстоянии от лиц, что возникали сомнения, – и даже если у тебя нет жены или матери, ты начинал верить, что увидел именно их тела.
– Нет, нет! – останавливал майор обезумевших людей, бегая по сцене и как бы отталкивая их руками, не позволяя пробиться к экрану. – Давайте посмотрим теперь и на беженцев. Может, вы узнаете и среди них своих близких...
Дальше кадры показывали беженцев, сидевших на чемоданах, женщин и стариков, бессмысленно бредущих среди развалин.
И все эти кадры шли под вой, крики, топанье, сконцентрированное бешенство, негодование группы молодых сильных людей, лишенных разума, попавших в руки опытного гипнотизера, которому помогали и музыка, поднявшаяся до визга, и монотонный речитатив майора от идеологии, повторявшего:
– Смотри, твоя мать! Смотри, твой отец! Смотри, твой дом!
Я убежден, что никто, кроме меня, этих криков не слышал. Но я понимал, что в помещении класса достаточно светло и потому майор внимательно следит за своими учениками. А раз так, то он видит и меня, а если я не буду вести себя так же, как прочие ученики-курсанты, то я себя разоблачу.
Поэтому я, хоть в этом неловко признаваться, подпрыгивал, кричал, узнавая своих родных и свой погубленный врагом дом, кричал в такт все убыстряющейся музыке. Как это называется? Радение! То ли хлысты, то ли какие-то другие сектанты собираются вместе, надевают белые рубахи и прыгают под хоровые песни, пока не придут в раж и не ударятся в свальный грех.
Не переставая повторять заколдованные фразы, майор вдруг посмотрел через наши головы на дверь и кивнул. Я не посмел обернуться – это означало выдать себя. Майор наклонился к музыкальному ящику и убавил звук.
Потом сказал:
– Поворачиваемся направо и один за другим выходим в боковую дверь, идем и помним – все помним, все преступления наших врагов помним, несем в себе как чашу с кровью, пепел наших родных стучит в наше сердце, раз-два, раз-два...
Ага, он уже цитирует классиков, подумал я. От великого до смешного ровно два шага.
И тут я увидел, что боковая дверь, которая открылась незаметно для меня и рядом с которой стоял перешедший туда человек во френче, окружена по раме металлической полосой, чуть светящейся в полутьме, – это устройство было сродни тем, что бывают в аэропортах для проверки на металл.
Интересно, для чего здесь этот прибор?
Сразу стало видно, что за границей двери стоит нечто вроде пульта, и, когда первый из новобранцев
