Старшина вытянулся, но не ответил, как бы предлагая человеку во френче самому в этом убедиться.
Тот прошел мимо нас, заглядывая в глаза, стараясь сквозь них, как сквозь замочные скважины, заглянуть в душу.
Мне не хотелось, чтобы он заглядывал слишком глубоко, я смотрел на него и в то же время мимо глаз, на брови.
– Интересно, – сказал человек во френче и пошел дальше, как будто со мной ему было все ясно.
Он мне не понравился – и не потому, что был физически противен, – от него исходило чувство опасности. Он понимал нечто недоступное прочим здешним людям, и с ним надо было держаться настороже.
– Где же майор? – спросил он старшину. Старшина, также ничего не ответив, словно в его присутствии язык проглотил, побежал куда-то за угол нашей казармы.
Френч отошел на несколько шагов и сказал тихо, словно разговаривая сам с собой:
– Ну что ж, начинается наша с вами боевая жизнь. Некоторым она принесет славу, другие сложат голову на полях справедливой войны. Сейчас с вами проведет беседу майор идеологического управления. Он человек простой, доступный, умный. Он вам вправит мозги – в хорошем смысле.
Появился старшина, за ним шагал, застегивая на ходу синий, как у старых милиционеров, мундир, человек, похожий на худого индюка – у него свисал мягкий нос и красные брылы.
– Ну вот, майор, – ласково сказал разведчик, – вам и карты в руки. А я посижу в уголке, понаблюдаю за пополнением. Славные мальчики к нам прибыли на этот раз, почти без исключения.
Он взглянул на Цыгана. Тот стоял, тупо глядя в землю, и чуть покачивался.
– На этого, – он показал идеологу на Цыгана, – обратите особое внимание. Он в отключке, но когда придет в себя... физически агрессивен. И еще приглядитесь вот к этому...
К моему ужасу, палец маленькой изящной руки френча направился мне в грудь.
– У него глазенки так и сверкают. Слишком сверкают.
Вот уж не думал, что мои глазенки сверкают.
– Они не сверкают, – искренне возразил я.
– Вот видите, – сказал френч идеологу, как будто речь шла о заразном заболевании.
Я не понял – ведь я все сказал правильно.
– Старшина, – приказал идеологический майор, – ведите мальчиков в комнату политзанятий.
– Напра-во! – приказал старшина.
Ноги за нас сделали правильные движения.
– Шагом марш!
Мы последовали за старшиной и через пятьдесят шагов остановились перед домом без крыши.
Когда вошли, я стал думать, что он мне напоминает. Потом вспомнил – такой вот летний кинотеатр был у нас в поселке. И так же стояли длинные скамейки, и такой же был помост – сцена, и даже экран в глубине сцены.
– Садитесь, – приказал идеолог.
Старшина отошел к сцене и встал к ней спиной так, чтобы не выпускать нас из поля зрения.
Майор-идеолог поднялся на сцену и сел там на стул.
Сейчас, подумал я, ему вынесут баян и он будет играть нам вальс «Амурские волны».
А я сидел спокойно и понимал, что в меня вновь вливается память. Память моя реагирует на любой внешний раздражитель. И начинается цепная реакция. Стул – баян – «Амурские волны». И само выражение – «внешний раздражитель» – тоже не случайно оказалось в голове.
У меня появилась надежда, что дело не так плохо и скоро я все вспомню.
И тогда появится другая опасность.
Тогда я должен буду стараться вести себя так, чтобы ничем не отличаться от прочих. Судя по их тупым лицам и неподвижному взгляду, никто из них еще не начал вспоминать.
– Итак, – сказал идеолог-майор, покачав индюшиным носом, – мы собрались здесь, чтобы поговорить о самом ценном, святом – о нашей родине. Наша родина, как вы знаете, в опасности. И если кто в этом сомневается, лучше пускай он скажет мне сразу – я проведу с ним отдельную беседу, потому что нет хуже и печальнее, чем человек без роду без племени. Словно щепку, его качает и носит по волнам. Понятно?
Никто ни хрена не понял из этого заявления, но двадцать одна голова склонилась в согласии, и лишь Цыган не пошевельнулся.
– Теперь я должен вам сообщить одну печальную новость.
Он сделал театральную паузу, поглядел в зарешеченное окно, впускавшее внутрь здания грустный вид на ряд сараев и складов. Свет не попадал в нашу аудиторию сверху. А оттого, что там все время неслись облака, мне казалось, что вот-вот пойдет дождь. Но, кроме меня, это никого, кажется, не беспокоило.
Затем майор-идеолог расстегнул куртку, так что металлические пластины застучали, царапаясь краями, запустил лапу внутрь и стал чесать грудь. Он наслаждался этим и даже прикрыл чешуйчатые веки.
– Мы собрали вас вместе, – наконец заговорил майор, – потому что вы все больны. Болезнь ваша именуется амнезией, или потерей памяти. И это произошло в тот момент, когда наши враги, паршивые и
