Пронькин вел бухгалтерию Малкина и всей этой группы. И он и Барби что-то получали, но куда меньше самого Вени.
Там были письма без адреса, без обращения, написанные или напечатанные на машинке так, что посторонний никогда бы не догадался, что эти бумажки подтверждают существование того мира и даже возможности связаться с ним.
Из других писем мы получили подтверждения того, что Малкин, тяжело заболев, пришел к мысли, что спасется в безвременье и дождется там, когда врачи изобретут лекарство от СПИДа и можно будет вернуться к своей карьере и славе. В ответ на его просьбу об «убежище» оттуда сообщили, что сначала он должен отправить к ним Люську, которую он «курировал» особенно активно в последнее время.
Но главное для нас заключалось в таблицах, на удивление старых ветхих листах бумаги, на которых были указаны приблизительные даты «открытия ворот». По стечению обстоятельств на том месте, где раньше был пустырь, построили Детский музыкальный театр, и связь с нашим миром сразу осложнилась. Точки, рассчитанные кем-то задолго до Пронькина, совпадали с точками, нанесенными на схему любознательным Аркадием. Из них следовало, что пункт перехода, черное пятно, или «окно в тот мир», передвигалось по кругу. Диаметр круга, две трети окружности которого приходилось на обширные помещения театра, достигал примерно трехсот метров. Открывался переход неожиданно. На той стороне существовал медиум, который мог почувствовать время и точку перехода. Здесь же можно было угадать, когда это случится, если пользоваться «барометром».
Мы не смогли узнать, когда началась эта связь. Мы проанализировали бумагу, на которой были нарисованы таблицы, найденные у Пронькина. Бумаге было больше пятидесяти лет.
Но можно быть уверенными в том, что контролировали переход люди оттуда. Аркадий уверял, что в темном пятне всегда появлялся человек оттуда, он брал подношения, как капитан Кук при встрече с туземцами, он выдавал туземцам бусы и железные ножи, но туземцев к себе не пускал – исключение составил лишь Веня. И можно предположить, что подобные случаи происходили и раньше.
– Вот, пожалуй, и все, – сказала Калерия, заканчивая наше долгое заседание. Проходило оно не в лаборатории, а в зале ученого совета. И хоть считалось служебным, то есть секретным до посинения, на него сбежалось человек двадцать. И все имели право, допуски и корыстный интерес. Так что можно было быть уверенными, что скоро о нашем открытии напишет «Московский комсомолец», обвинив нас в том, что мы скрываем от народа нечто важное.
Видно, директор подумал о том же и весьма энергично выдворил всех, кроме семи, которым положено было знать обо всем.
– А теперь, – сказал директор, – анализом возможностей проникнуть в тот мир займется компьютерная группа. А вы, Калерия Петровна, решайте, кто туда пойдет на контакт. Может быть, вы попросите помощи? Дело по сути своей и уголовное...
– Я надеюсь, что справлюсь сама, – мягко возразила Калерия, – раз уж моя лаборатория начала эту тему. С собой я возьму Гагарина. Надеюсь, у уважаемой комиссии нет возражений?
У комиссии возражений не нашлось. А если нашлось бы, то члены ее были достаточно воспитанными людьми, чтобы не высказывать их вслух. Высказывать их они будут наедине с директором.
На второе в тот день совещание, с полковником Мишей, Калерия пригласила только меня. Ничего, что я чином не вышел, но у полковника были основания полагать, что феномен той Земли уже встречался в нашей практике. Год назад, когда я был еще новичком в институте, полковник приезжал с просьбой о помощи. Надо было выяснить, куда деваются одинокие ветераны последних войн, которые стали группами исчезать из некоторых русских городков.
В помощь полковнику отправили меня, и я не только пожил в Меховске под видом ветерана из Абхазии, но и «пропал» вместе с очередной партией ветеранов. «Пропал» и оказался на поле боя в неизвестном мире. Может, параллельном, может быть, потерянном во времени, но так и не понятом, ибо связь с ним была оборвана, люди не вернулись, и тайна осталась тайной. Слава богу, что мне удалось возвратиться.
Дядя Миша просидел с нами часа полтора в маленькой комнате кадровика, обсуждая все, что было известно о Егоре и его путешествии. Он уже изучил все пленки, он уже поверил Егору, и у него родилась идея – не об одном ли и том же мире идет речь?
Но как ни хотелось дяде Мише отправить к императору Киевского вокзала взвод спецназовцев, он понимал, что контакты с Кюхлей и другими посредниками должны быть сохранены любой ценой.
– Главное, – говорил он устало, как и положено следователю, который не спал четверо суток (а какой настоящий следователь спит чаще?), – главное, сберечь контакт, завоевать доверие. Никакого режима, Лера! Хочешь, я пойду вместо тебя?
– Нет, – сказала Калерия. – Это наша работа. Наша с Гариком.
– Вообще-то говоря, речь идет о безопасности государства...
– Ах, оставь, Миша, – сказала Калерия. – Мы каждый день сталкиваемся с проблемами, которые могут погубить наше государство и всю Землю. Но пока справляемся.
Компьютер высчитал точку и время следующего сеанса куда точнее, чем Аркаша со своим графиком, и даже лучше, чем это было сделано в «списке Пронькина».
Получилось, что переход откроется в пятницу, в три двадцать шесть ночи, на лестничной площадке, что находится справа от стены, если смотреть из зала.
День перед тем был нервным, хотя все делали вид, что ничего не случилось.
Во-первых, с утра дважды звонил Егор, который почуял что-то неладное и требовал, чтобы его посвятили в суть дела. Он интуитивно почувствовал, что мы надеемся встретиться с людьми оттуда, и просил:
– Без меня вы просто не имеете морального права идти. Без меня вы бы ничего не знали. Я должен найти и спасти Люську! Я там все знаю, я вам пригожусь, и меня там многие знают.
Калерия успокаивала его и лгала «во спасение». Она даже не стала говорить ему, что институт решил никого не посылать этой ночью в тот мир. Мы хотели лишь увидеть посланца и дать ему понять, что произошла смена караула: вместо ушедших в отставку Пронькина и Барби придется иметь дело с нами.
