Татьяна поцеловала бабушке руку и вышла из комнаты, бросив через плечо торжествующий взгляд на Колю – как бы получая развод от опостылевшего мужа.
– Ну и что вы скажете? – спросила императрица, когда за Татьяной закрылась дверь.
– Она пожалеет об этом.
– Глупости. Я не об этом. Откуда мы знаем, пожалеет она или нет? Я о сроке, который установил ей Джорджилиани.
– Я не понял вас.
– И очень жаль. Завтра, сказал Джорджилиани, они уезжают в Грузию. Завтра утром. Вы спрашивали о том, насколько обоснованна моя тревога о завтрашнем нашем аресте и препровождении в Симферополь. Как видите – мы получили доказательство.
– Это могло быть совпадением.
– Даже если вспомнить, что поручик Джорджилиани – начальник караула?
– Это еще ничего не доказывает. – Коля уже понимал, что императрица права.
– Упрямый юноша! – сказала императрица. – Не вздумайте говорить с поручиком – вы сделаете еще хуже.
– А я и не намеревался, – сказал Коля, который только что хотел сделать именно так.
– Тогда подождите меня здесь, я напишу записку адмиралу.
Пока императрицы не было, Коля имел возможность подумать. Он подошел к трюмо.
На полочке стояло множество пузырьков с духами, эссенциями, мазями – Коля не разбирался в них, но взял один небольшой флакон, чтобы сделать приятное Раисе. Он еле успел положить флакон в карман, как вернулась императрица.
– Я надеюсь, – сказала она, – что адмирал прочтет его сегодня.
– Через три часа, – сказал Коля.
– Даже если вам придется разбудить его.
– Хорошо, Ваше Величество, – сказал Коля.
Мария Федоровна привлекла Колю к себе, он послушно наклонился, и императрица поцеловала его в лоб, затем оттолкнула сухой теплой рукой и перекрестила.
– Не сердитесь на старуху, – сказала она. – Вы хороший мальчик.
Колю проводила горничная Наташа. Коля обнял ее в коридоре и поцеловал. Наташа засмеялась, переведя дух:
– Потерял княжну, взялся за меня?
– Дура, – сказал Коля, – у тебя грудь красивее.
Коля уселся в машину, снял фуражку, надел папаху. Ефимыч поднял брезентовый верх – но все равно дуло так, что Коля перелез на переднее сиденье. Конверт был без надписи. И заклеен. Хороший мальчик – поцелуй в лобик, – а ведь не доверяет!
– В Севастополь? – спросил Ефимыч.
– Через Ялту, – сказал Коля. – Я хочу на минутку заехать в Ялтинский Совет.
– Поздно уже, десятый час, – сказал Ефимыч. – Нету там никого.
– Посмотрим, – сказал Коля. – Посмотрим – и дальше.
– Бензина мало, – сказал Ефимыч. – И опасно.
– Ты с солдатами разговаривал? – спросил Коля.
– Они поручиком недовольны.
– Это я знаю! – сказал Коля. – А насчет завтрашнего дня ничего не говорили?
– Нет. А что? Завтра они сменяются.
– Хорошо, хорошо. Ты поскорей поезжай.
– Поскорее нельзя – фары слабые, дороги темные. За войну знаете какие ямы на шоссе стали? У нас в штабе на той неделе Сидоров, вечная ему память, в такую яму угодил – мотор под откос.
– Это когда интендант погиб?
– Два интенданта.
Коля велел остановить мотор в двух кварталах от Ялтинского Совета, который занял – цепь совпадений – дом городского суда. Потом пошел к зданию. Некоторые окна были освещены, люди толпились у входа, переминались с ноги на ногу на холоду. Коля надвинул пониже папаху и решительно направился к входу.
Он знал уже – революционный опыт накапливается быстро, – что в места, куда тебе входить не положено, надо входить так, словно положено. Никаких сомнений.
– Вы куда, гражданин? – спросил его голос.
Коля не оборачивался и не видел хозяина голоса.
– Мне Мученика нужно, – сказал Коля. – Товарища Мученика.
