Но как бы ни были горьки связанные с ним воспоминания, его гладь ласкала взор, возвращая душе спокойствие и надежду. А виднеющиеся вдали снежные вершины создавали удивительный союз гармонии и мощи.
Губы моего родственничка продолжали кривиться в улыбке, но глаза стали совершенно непроницаемыми, не давая мне понять, что же он думает на самом деле. Впрочем, их отношение к схватке было мне хорошо известно, и я не ожидала услышать от Ярангира ничего нового, кроме того, что уже кто- нибудь из даймонов не произносил.
– Для нас бой – еще большая потребность, чем еда, сон или продолжение рода. Первое, что делают с новорожденным, – дают его ладошке ощутить холод рукояти меча. Вся наша жизнь – это постижение воинского искусства. Самая достойная смерть для нас – уйти в Хаос во время битвы, забрав с собой врагов. Мы были созданы такими, и это в нашей природе.
Мне не хотелось начинать спор, который я и сама считала бесполезным. Трудно объяснить что-то тому, кто не хочет слышать, кто считает свою правоту единственно возможной, а свою точку зрения самой объективной. И возможно, я бы сдержалась, так ничего и не сказав, если бы не ощущение, что эти слова нужны не столько Ярангиру, сколько Вилдору, который хоть и не собирался быть постоянно в курсе происходящего здесь, но мог в очередной раз оказаться случайным свидетелем.
– А про то, что мы созданы другими, никто из вас, естественно, задумываться не собирался. – Я старалась говорить как можно бесстрастнее, переняв эту манеру у них.
Все-таки иногда простая констатация факта могла ранить значительно сильнее, чем самые эмоциональные аргументы. И в этот раз это подействовало.
Ярангир оказался у моего кресла со свойственной всем даймонам стремительностью. Опустился предо мной на колени, сжав мои ладони своими с такой нежностью, какую я не могла даже в нем подозревать.
– Мы меняемся, Лера. Но эти изменения происходят значительно медленнее, чем этого хотелось бы. Прошло две тысячи лет с момента последнего вторжения, а те, кто пережил позор поражения, продолжают жить и терзать свои души не ушедшими из памяти картинами тех дней. Их дети, что рождены до и сразу после вторжения, впитали это чувство, выросли вместе с ним. И таких на Дариане большинство. Новая битва – это единственный способ сбросить накопившееся напряжение. И только она может что-то изменить. – Его губы чуть дернулись, намечая улыбку, но глаза продолжали оставаться жесткими. – Мой отец, благодаря своему старшему брату, воспитавшему его с пониманием чужих ценностей, тоже не видит другого пути для тех изменений, время которых настало, и поддерживает решение ялтара.
Хотела я задать ему еще один вопрос: зачем же тогда они готовы избавить Дариану от Вилдора, если его действия не вызывают протеста. Но не стала. И не только потому, что уж это точно стало бы известно ялтару, но и потому, что и это было мне известно.
Все, что происходило в этом мире последние две тысячи лет, было связано с ним. Уход в Хаос Единственной, смерть прежнего ялтара от руки собственного сына, исчезновение варидэ, титул которой было опасно даже произносить, неудавшееся вторжение на Лилею… Дариане нужна была победа. И будет она с Вилдором или без, Совету все равно. А вот после… он становился лишним.
Но оставался еще один нюанс, который мог перечеркнуть все, что предполагал Совет: вряд ли кто-то, кроме самого ялтара, знал, что именно ему нужно.
Эта мысль была не только неожиданной и странной, но и вполне закономерной. Еще один штрих к портрету продолжавшего оставаться для меня неизвестным Вилдора.
Ярангир ушел, сославшись на то, что Маргилу просил его не злоупотреблять терпением ялтара, позволившего эту встречу. А я осталась наедине со своими мыслями, в которых кружилось мерцающее золотом в песочных часах время, напоминая о том, что с каждой падающей песчинкой миг, когда откроются порталы на Лилею, становится все ближе.
А я… продолжала жить, так и не зная, чем помочь своим друзьям, которые уже скоро вступят в бой, встретятся лицом к лицу с теми, многие из которых рождались для того, чтобы убивать и… умирали, неся смерть.
Уходящие дни были бесконечно длинными, а ночи бессонными и тревожными. И каждый мой вздох был надеждой выбраться из этой паутины.
Ялтар появился, когда сгустившаяся в моей спальне мгла возвестила о том, что наступает время, назначенное им для начала вторжения.
Я металась по комнате, не замечая ничего вокруг. Не заметила и его появления.
Его лицо было открыто, глаза едва ли не отсвечивали серебром в темноте, крылья носа заметно трепетали, а губы кривились в похожей на застывшую маску улыбке.
– Совет хочет, чтобы ты стояла рядом со мной, когда я предстану перед отправляющимся на Лилею эшелоном.
Это не было требованием, в котором бы звучала угроза. Это не было просьбой, в которой в обмен на мое послушание сулились бы поблажки. Это была сухая констатация факта, пусть и высказанная в форме пожелания.
И в этих словах, в его поведении, в его взгляде, направленном на меня, не было того Вилдора, который рассказывал мне о своем мире.
– Я могу отказаться?
Я все-таки решила попытаться напомнить ему о том, на что он уже неоднократно намекал. Уж слишком сказанное им противоречило его стремлению не причинять мне боли.
– Не в этот раз.
Его взгляд чуть затуманился, выдавая ментальный разговор, и не успел еще обрести привычную остроту, как в комнату вошел закутанный в набиру даймон, заставивший меня в растерянности замереть. Потому что все мои чувства кричали о том, что это существо мне знакомо, но…
– Я рад вас видеть, моя госпожа.
О стихии! Это был Айлас.
Его глаза сверкали легким лукавством, что на фоне напряженного Вилдора смотрелось не то что неожиданно – невозможно.
– Я могу…
Я не успела задать вопрос, который буквально срывался с моих губ – меня перебили резко и жестко.
– У тебя есть несколько минут, чтобы переодеться в костюм, который тебе сейчас принесут. Айлас хоть и является теперь моим тером, но он единственный, кому я могу позволить помочь тебе одеться. – Его ноздри нервно дернулись. И он, с мрачной усмешкой, закончил, заставив меня вздрогнуть от не самых приятных предчувствий. – Кроме меня, конечно. Но я опасаюсь, что это свое желание я не могу подкрепить правом, которого у меня пока нет.
Мне не нужно было понимать, что он хотел этим сказать: все было предельно ясно и четко. И пусть те ограничения, что накладывало право сильного были им же и предусмотрены, сейчас он сожалел о том, что позволил себе это сделать.
Не успел Вилдор, застегнув лицевой платок, выйти за дверь, как в комнату заглянул Сэнар и передал Айласу сверток.
Все происходило слишком быстро: ярко вспыхнул свет, реагируя на отданную кем-то из них команду, сначала черная, а затем и белая ткань заструилась, опадая на мою постель.
– Это что? – Я с огромнейшим трудом заставила свои губы произнести эти два коротких слова.
Хотя я уже поняла, что именно я должна надеть.
– Я не думаю, что вам стоит сейчас спорить с ним. – Айлас, удивительно привычным и уверенным движением скинул набиру на стоящее у окна кресло и оказался в белоснежном костюме, затянутым на поясе перевязью с мечом. – Последние дни выдались у ялтара не самыми легкими, и его контроль над собой оставляет желать лучшего. Да и жажда боя в нем сильнее, чем в ком-либо на Дариане.
– Это из-за потери Единственной? – посчитала необходимым, несмотря на царившее напряжение, уточнить я.
– Нет. – И, понимая, что этот ответ меня совершенно не устраивает, с каким-то внутренним восторгом добавил: – Мой господин – абсолютный берсерк. И чтобы сохранять спокойствие в такие мгновения, ему
