но даже не заглянул туда.
– Вы передохните, а я посмотрю, что у нас с завтраком.
Я в ответ кивнула, заходя в комнату, где мне предстояло поселиться. Первое слово, которое возникло в моей голове, глядя на белоснежные стены, такой же потолок и пол, буквально сверкающий в ярком свете, – стерильность. Двухъярусные койки вдоль двух стен, на каждой из которых лежали упакованные в небольшой прозрачный ящик матрац и одеяло. Рядом еще один такой же, похоже, с постельными принадлежностями.
Большой стол, за которым могли уместиться все, кому предстояло пережидать здесь опасность и сдвинутые в угол стулья. По-спартански, но есть все необходимое.
– Я потом переставлю кровать для вас. – Появление Кадинара за моей спиной оказалось неожиданностью, заставившей меня вздрогнуть. Но он этого словно и не заметил. – Вы можете снять набиру. Здесь также безопасно, как и в резиденции ялтара.
Хотела я высказаться по поводу его понимания безопасности, но не стала. Нам еще предстояло какое-то время находиться друг с другом, так что не стоило лишний раз нагнетать обстановку. Особенно по тем поводам, которые ни от меня, ни от него не зависели.
– Мы можем идти завтракать, – добавил он, когда я, следуя его совету, скинула плащ на ближайший ко мне стул.
Когда я, задержавшись, чтобы смыть с лица и рук дорожную пыль, вошла в кухню, в ноздри ударил аромат запеченного мяса, в котором ясно чувствовался запах каких-то трав.
Сглатывая появившуюся во рту слюну, я заставила себя пробежаться взглядом вокруг, выискивая, за что бы зацепиться, что бы могло прояснить ситуацию.
Но ничего из увиденного не позволило мне этого сделать. Все было довольно просто и вписывалось в легенду об аварийном зале. Даже запас какого-то горючего, на чем и выпекалось мясо. Да и сам прибор, состоящий из отделения для топлива и нескольких расположенных над ним решеток, намекал на походные условия.
Кадинар не стал ждать, когда я осмотрюсь, и, сев так, чтобы оказаться между мной и дверью (хотя, на мой взгляд, это мало чем могло мне помочь при отсутствии второго выхода отсюда), начал есть, отламывая мясо небольшими кусочками и поднося их ко рту таким замысловатым движением, что ткань лицевого платка лишь слегка шевелилась при этом.
– Салфеток нет, но я разорвал одну из простыней. – Он протянул мне кусок шелестящего полотна.
И это была не столько вежливость, сколько напоминание о том, зачем мы здесь находимся. Впрочем, я уже и сама с трудом удерживала себя от желания впиться в ароматное, сочное мясо зубами.
Этот день больше не принес нам сюрпризов. Кадинар то исчезал, говоря, что ему нужно осмотреться и запастись провиантом, то неожиданно появлялся, почти обгоняя мою защитную сеть, которую мне не хватало пока сил раскинуть подальше. Ближе к вечеру мне удалось уговорить его сходить к реке, и я вдоволь наплавалась, убедив своего спутника в том, что в воде мне ничего не угрожает и он вполне может остаться за невысоким кустарником, ничуть не смущая меня своим присутствием.
Следующий день был похож на первый, но без тьмы беспамятства и выяснений, каким образом мы оказались здесь. Кадинар был вынужден сдаться, когда я сначала упрашивала, а потом в шутливой форме приказала ему взять меня с собой, когда он в очередной раз собрался попробовать проникнуть в лабораторию, вход в которую он нашел еще вчера.
Наш спор о том, насколько это опасно для меня, закончился моей победой – случись что с воином, мое нахождение здесь перестало бы напоминать увеселительную прогулку.
Удача была на нашей стороне и нам удалось открыть дверь. Вопреки тем моим репликам, которые вызывали у него сначала глухие стоны, очень похожие на фырканье, а затем и смех.
Первое же помещение, в которое мы попали, оказалось почти полностью заваленным обломками, и все, что мы смогли там обнаружить, – толстую тетрадь в частично истлевшем переплете. В отличие от него, страницы выглядели пусть и пожелтевшими, но достаточно плотными, чтобы не бояться, что они рассыплются прямо в наших руках.
Но переглядывались мы в предвкушении недолго. Хотя все листы и оказались исписанными мелким аккуратным почерком, ни одного слова прочесть нам так и не удалось – язык оказался незнакомым не только мне, но и ему. И если со мной было все понятно, то даймону пришлось услышать от меня много весьма нелестных эпитетов, каждый из которых доказывал, что кто-то очень плохо учился в школе. Или учился не тому. Подкрепила я свои слова многозначительным взглядом в сторону меча, ножны которого нет-нет да и выглядывали из-за черной ткани.
И мне было так легко и беззаботно, что я почти забыла о том, что где-то там, вдали, Вилдор плетет свои интриги, а его воины продвигаются по земле Лилеи, на которой живут дорогие мне существа.
Но замолкал смех, и мгновения одиночества возвращали меня в ту реальность, которая была совершенно не похожа на эту, и забившаяся куда-то вглубь моей души тревога возвращалась. Терзая меня и не давая связать красоту этого мира, при взгляде на который отдыхала моя душа и боль за ставшую для меня родной Лилею, где был мой муж и дети.
И как только тень печали касалась моих глаз, Кадинар искал и находил способ отвлечь меня от раздумий, то заставляя обнажить меч, то уводя за собой в глубь леса, в котором очень сильно ощущалась сущность Дарианы. Такая же прекрасная и чарующая, как населяющие ее даймоны. Но лишенная той жестокости, которая была присуща им.
И только ночь, оставляя меня наедине с собой, с беззастенчивостью старой сводницы расставляла все по своим местам, приклеивая всем, в том числе и мне, ярлыки.
И Кадинар, который все больше и больше напоминал мне Сашку, становился врагом, потому что служил моему врагу. И в интригах Вилдора больше не было притягательности – лишь бездушная игра, в которой фигурами становились тысячи погибающих сейчас воинов Лилеи. И я уже была не заложницей, а той, которая могла помочь, но не сделала для этого ничего.
Приходящий сон лишь ненадолго дарил успокоение. Я просыпалась от кошмаров, в которых вновь и вновь падали сраженные мечами даймонов мои друзья.
И вскакивая на постели, которую устроил для меня Кадинар, поставив вместе две кровати, я скрипела зубами от бессилия что-либо изменить.
Во время одного из таких пробуждений на вторую ночь, несмотря на сгустившуюся вокруг темноту, ощутила, что в комнате я не одна. Но еще не успела моя рука скользнуть к лежащему рядом кинжалу, как зажегся свет и сквозь смутную пелену машинально прикрытых век, я успела разглядеть склоняющееся ко мне лицо Вилдора.
– Я никому не отдам тебя, Лера. – Глухо, с надрывом, но не оставляя за собой сомнений, что именно так оно и будет.
И не успела я еще ничего ответить на его прозвучавшее так категорично заявление, как его губы опалили мои огнем, не давая вздохнуть, а мое тело, вопреки вспыхнувшей в душе ярости, отозвалось на нежность его рук, прижимающих меня.
И в мыслях еще звучали слова Олейора: «Я прощу тебе все, что ты сможешь себе простить», – приобретая совершенно иной смысл, чем в те мгновения, когда я собиралась расстаться с жизнью.
Но теперь я не знала, смогу ли это сделать.
Глава 12
Я проснулась от раздавшегося в дверь стука, которым Кадинар оповещал меня о наступившем утре. Рука машинально скользнула в сторону, нащупывая рукоять кинжала, и остановилась от пронзивших меня воспоминаний.
Щеки залились ярким румянцем, губы раскрылись, пытаясь поймать растаявший в воздухе вздох, а глаза заметались по комнате, ища подтверждения или… Но в ней все было именно так, как я и оставляла, укладываясь спать.
И кинжал лежал под рукой, на полу, куда я его отбросила в тот момент, когда властные руки Вилдора срывали одеяло, мешавшее ему ощутить вспыхнувший жар моего тела. И мой костюм, аккуратно сложенный, покоился на стоящем рядом с кроватью стуле, а не валялся на полу, оттого что ялтар, сбросив набиру и отстегнув перевязь с мечом, перевернул стул слишком быстрым и нетерпеливым движением. И мои волосы
