Ночь впереди — и тело радо ей.Стал и простер ладони в муть зыбей:Как раб хранит заветный грош в заплате,Хранит душа одну мечту — о платеЗа труд земной — и вес скупей, скупей.Орлиный клюв, глаза совы, но кроткиТеперь они: глядят туда, где синьСвятой страны, где слезы звезд — как четкиНа смуглой кисти Ангела Пустынь.Открыто все: и сердце и ладони…И блещут, блещут слезы в небосклоне.
В воскресенье, раньше литургии,Раньше звона раннего, сиделиНа скамье, под ветхой белой хатой,Мать да сын — и на море глядели.— Милый сын, прости старухе старой:Расскажи ей, отчего скучаешь, —Головой, до времени чубарой,Сумрачно и горестно качаешь?Милый сын мой, в праздник люди кротки,Небо ясно, горы в небе четки,Синь залив, долины золотятся,Сквозь весенний тонкий пар глядятся.— Был я, мать, в темнице в Цареграде,В кандалах холодных, на затворе,За железной ржавою решеткой,Да зато под ней шумело море.Море пеной рассыпало гребниПо камням, на мелком сизом щебне,И на щебне этом чьи-то дети,Дети в красных фесочках, играли…— Милый сын! Не дети: чертенята.— Мать, молчи. Я чахну от печали.В воскресенье, после литургии,После полдня, к мужу подходилаСтатная нарядная хозяйка,Ласково за стол его просила.Он сидел под солнцем, непокрытый,Черный от загара и небритый,Тер полою красного жупанаПо горячей стали ятагана.— Господин! Что вижу? Ты — в работе,Двор не прибран, куры на омете,Ослик бродит, кактус обгрызает,Ян все утро с крыши не слезает.Господин мой! Чем ты недоволен?Ты ль не счастлив, не богат, не волен?— Был, жена, я в пытке и на дыбе,Восемь лет из плена видел воду,Белый парус в светлых искрах зыби,Голубые горы — и свободу…— Господин! Свободу? Из темницы?— Замолчи. Пират вольнее птицы.В воскресенье божье, на закатеБыло пусто в темной старой хате…Кто добром разбойника помянет?Как-то он на Страшный суд предстанет?
