англичане, перепугавшись, как и все буржуи, грядущей всеобщей победы пролетариата, заключат быстро мир с Гитлером и выступят совместно против СССР.
Но такими сказками товарища Сталина можно было еще запугать в начале 1940 года, но не сейчас.
Соединенные Штаты он презирал и ненавидел, и как они себя поведут, было решительно наплевать.
Что касается англичан, то они, ведя кровопролитные бои на юге своей страны, не скоро очухаются, чтобы как-то среагировать на наши действия, договориться с немцами или, наоборот, утопят их в канале, поскольку деваться тем уже будет некуда. На побережье Ла-Манша будет стоять непобедимая Красная Армия.
Поэтому товарищ Сталин твердо придерживался мнения, что не следует мешать Гитлеру окончательно очистить континент от англичан, чтобы не создавать себе в дальнейшем лишних проблем.
Плодить ненужных союзников так же опасно, как и лишних врагов. Некоторые горячие головы в Генштабе высказывали предположение, что на волне общего хаоса, вызванного нашим наступлением, может быть удастся и с ходу форсировать Ла-Манш, захватив заодно и Британские острова. Но вождь подобных подходов не одобрял, считая подобные взгляды волюнтаризмом, от которых уже рукой подать до «головокружения от успехов». Что очень опасно.
Что касается Югославии, то, конечно, в конце концов, есть она или нет ее – было не так уж важно. Однако генштабисты просчитали великолепную возможность переброски в Югославию по воздуху крупных контингентов Красной Армии. Кинжальными ударами можно было быстро искромсать весь этот район, включая и Италию. Попутный захват Швейцарии сулил еще большие выгоды. Еще Ленин считал, что лучшими местом для начала мировой революции является именно Швейцария, а отнюдь не Россия. Семиязычная Швейцария предоставляла в теории такие возможности, даже не говоря об ее банках, что захватывало дух от открывающихся перспектив.
Москва немедленно признала правительство Симовича и с быстротой, поистине необыкновенной, стала втягивать Югославию в договорные отношения.
Германская реакция была очевидной. Советская разведка в Венгрии перехватила послание Гитлера венгерскому регенту адмиралу Хорти, где ясно говорилось: «Югославия будет уничтожена, так как она только что открыто отвергла политику взаимопонимания с державами Оси».
В то же время премьер-министр граф Телеки вечером 2 апреля получил телеграмму от своего посланника в Лондоне, тоже легко добытую советской разведкой. Английское министерство иностранных дел официально предупреждало, что, если Венгрия примет участие в каких-либо операциях Германии против Югославии, она должна ожидать объявления войны со стороны Великобритании.
Клубок интересно затягивался, и в Москве было решено несколько обострить игру.
Был подготовлен договор о «ненападении и дружбе», в котором Советский Союз не брал на себя абсолютно никаких обязательств, кроме обязательства самому не нападать на Югославию.
4 апреля с текстом предстоящего советско-югославского договора был ознакомлен посол Германии граф Шуленбург. На всякий случай. Граф прочел проект договора и выразил осторожное мнение, что он «сомневается в том, что момент, выбранный для подписания такого договора, являлся бы особенно благоприятным».
5 апреля югославы в Кремле, где их встретили Сталин и Молотов, предложили готовый проект договора в собственной редакции. Это был даже не договор, а нечто вроде дружелюбного жеста.
Габрилович затем поговорил со Сталиным с глазу на глаз, пытаясь конкретизировать вопрос о военных поставках. В первую очередь танков и самолетов. Сталин щедро обещал.
А утром 6 апреля стало известно, что немецкие войска вторглись в Югославию и Грецию, а Белград подвергся беспощадному удару с воздуха, в результате которого погибли 17 тысяч мирных жителей.
В Кремле царила мертвая тишина.
Когда же 6 апреля Шуленбург явился к Молотову с разъяснениями, что «югославское правительство, пришедшее к власти нелегально в результате переворота 27 марта, объединилось с Англией и Грецией» и Германия «располагала точной информацией, что югославский генеральный штаб вместе с греческим генеральным штабом и командованием высадившейся в Греции британской экспедиционной армии подготовились к совместной операции против Германии и Италии», Молотов только вздохнул. Он специально приехал с дачи, чтобы принять германского посла, и был в меланхолическом настроении.
Председатель Совета Народных Комиссаров и Нарком Иностранных Дел СССР вздохнул еще раз и выразил свою крайнюю печаль о том, что, несмотря на все усилия, избежать расширения войны так и не удалось. И, видимо, никогда не удастся, пока не будет покончено с Англией. О подписанном вчера советско-югославском договоре о дружбе Молотов не упомянул ни словом, а Шуленбург и подавно.
Все было ясно без лишних слов. При очередной попытке влезть в европейские дела Сталин получил от Гитлера недвусмысленную затрещину, но стерпел ее, поскольку она соответствовала так или иначе его глобальным планам.
Однако 13 апреля Сталин отвесил Гитлеру ответную и гораздо более болезненную оплеуху, когда из Москвы пришло сообщение о подписании между СССР и Японией договора о нейтралитете, о чем хитрый Мацуока, будучи в Берлине, даже не намекал.
Более того, сообщалось, что при отъезде Мацуока домой Сталин лично появился на перроне, чего вообще никогда не случалось, чуть ли не целовался с японцами, а затем обнялся с немецким военным атташе полковником Кребсом и провозгласил вечную дружбу между СССР и Германией.
Тот, кто хорошо знал Сталина, должен был от подобного его поведения просто умереть от страха.
Многим было хорошо известно сталинское выражение о том, что «он обнимает кого-либо только тогда, когда не имеет возможности его зарезать». Сборники крылатых сталинских фраз хранились уже не в одной разведке.
Была понятна и его радость.
В отличие от Гитлера, Сталин решил проблему войны на два фронта. Теперь
Предательство Японии, на которую он так рассчитывал, снова выбило Гитлера из колеи. Он впал в
