что его догоняют, Даниэль совершил ошибку: оглянулся – и тут же врезался в пожилую даму, которая прогуливала собаку. В этой сумятице Готье успел поймать немецкую таксу за поводок, а Винсен путано извинялся от имени своего брата, но было слишком поздно: встревоженный шумом, Шарль вышел из ворот особняка. Он подошел к ним, склонился перед пожилой дамой, не удостаивая ни одним взглядом оцепеневших мальчиков.
– Мне очень стыдно, мадам, – оказал он строгим голосом, каким говорил в суде. – Хотите, я провожу вас?
Она тут же успокоилась, кивнула с легкой улыбкой и отклонила его предложение. Он вежливо ждал, пока она удалится, прежде чем обратить внимание на мальчиков: те с виноватым видом ждали, вцепившись в ранцы.
– Кому принадлежала эта блестящая идея? – наконец спросил Шарль.
– Мне.
Ален никогда не лгал: это было его достоинство.
– Ну, разумеется, тебе… Мы очень удачно встретились: я специально вернулся пораньше, чтобы поговорить с тобой!
В серых глазах Шарля была угроза, и племянник собрал все силы, чтобы противостоять буре. Трое других побежали к черному ходу: они привыкли входить с него. В подсобном помещении они спешно помыли руки, как того требовала Клара, и побежали на кухню, где их ждал полдник.
– Идем со мной, – приказал Шарль, взяв Алена за плечо.
Он увлек его в гостиную; огромная комната с холодным, помпезным убранством служила только для приемов, и Шарль пересек ее, как будто хотел отделиться от остального дома. У высокого камина из белого мрамора он повернулся лицом к племяннику.
– Ален, мое терпение небезгранично. Твоя мать получила от директора лицея письмо, я бы сказал… неутешительное.
– Так пусть моя мать со мной и говорит! – парировал юноша.
Все его поведение говорило о том, что он ищет ссоры, и объяснение с дядей его не пугает.
– Не надо такого тона, – вкрадчиво сказал Шарль.
Он медленно достал из портсигара сигарету и прикурил от золотой зажигалки с его инициалами, которую всегда носил в кармане.
– Я привык ко всему, да и ты не тот человек, – наконец сказал он. – Если я хочу сохранить спокойствие, то ты меня не рассердишь, а если решу задать тебе трепку, то ничто меня не остановит. Как видишь, со мной все просто. Твоя мать слишком слаба, чтобы ее уговоры могли тебя тронуть, поэтому этим займусь я; можешь мне поверить, это совсем не доставляет мне удовольствия.
– Я знаю, – бросил Ален, – ты всего лишь исполняешь свой долг.
– Ты многого не знаешь, – вполголоса проговорил Шарль.
Во время паузы они обменялись взглядами, и против своей воли Ален первый опустил глаза. Он мог сколько угодно ненавидеть дядю, но его хладнокровие обезоруживало.
– Чем ты рассчитываешь заниматься в дальнейшем? Слово «будущее» что-нибудь для тебя значит? Или ты думаешь, что мать или бабка будут содержать тебя? В тот день, когда твоя сестра станет адвокатом, кем станешь ты? Консьержем в ее доме? Или чем-то вроде праздного паразита – эдакого наказания богатых семей? Ты будешь смотреть, как другие работают, и ничего не делать?
Презрение Шарля было еще унизительней, чем его вопросы.
– Нет! – закричал Ален. – Нет! У. меня есть планы, только вот я уверен, что они не совпадают с тем, чего хочешь для меня ты! С твоим видением мира и общества! Мне не нужна твоя проторенная дорожка, это не для меня. Я полный нуль в учебе, еще больший, чем ты думаешь, и это никогда не изменится.
– В самом деле?
– Да, – упрямо повторил юноша.
– Итак, в конце года тебя отчислят из лицея.
– Тем лучше!
– Остаются частные школы, иезуитские пансионы… и дисциплинарные учреждения: им удавалось исправлять и более тяжелые случаи. Совершеннолетним ты станешь только через пять лет, это дает нам полную свободу действий.
Пораженный Ален посмотрел на Шарля: тот был серьезен. Как он, человек, прошедший концентрационные лагеря и самое, плохое обращение, мог подумать об отправке шестнадцатилетнего мальчика в школу для трудных детей? Это было гнусно!
– Если ты это приготовил для меня, то я никак не смогу тебе помешать, – сказал он уже не таким уверенным, как в начале разговора, тоном.
Они по-прежнему стояли в метре друг от друга, и Алена затрясло от ненависти, когда Шарль позволил себе шутку:
– А может, ты подумываешь о бегстве? Тогда я вызову жандармов, и тебе светит исправительный дом.
Наступила затянувшаяся пауза.
– Сядь, – сказал Шарль через какое-то время.
Властным жестом он подтолкнул его к креслу времен Регентства, сам устроился напротив.
– Похоже, наша беседа займет много времени, и ты устанешь первым, поверь мне на слово.
