Шарль небрежно положил на столик банкноту и вышел из кафе; он не стал ни дожидаться сдачи, ни оглядываться на разочарованную блондинку. На бульваре Сен-Жермен накрапывал мелкий дождь, но Шарль решил пройтись. Срочных дел в конторе у него не было, только во Дворце правосудия была назначена встреча, и можно было не спеша пройтись туда пешком. Всего-то надо пройти по улице Дофин, перейти Новый мост, так что такси ловить незачем. Шарль по-прежнему поддерживал себя в форме: два раза в неделю посещал спортзал и никогда не пользовался лифтом.
По тротуару куда-то торопились прохожие, они шли с поднятыми воротниками, а Шарль даже не застегнул плащ. Погруженный в свои мысли, он смотрел на лужи и блестящий тротуар. Вдруг кто-то сильно толкнул его. Подняв глаза, Шарль встретился со стальным взглядом голубых глаз – какой-то мужчина с сильным немецким акцентом бормотал извинения. Вдруг на Шарля накатила странная дурнота. Медленно обернувшись, он увидел, что тот мужчина тоже остановился.
Стоя в нескольких метрах, они пристально смотрели друг на друга. Люди равнодушно обходили их, а они все стояли неподвижно: оба прекрасно понимали, что узнали друг друга.
Его имени Шарль не помнил, а может, никогда и не знал, но эти глаза забыть невозможно. Семнадцать лет назад в лагерных казематах этот человек показал Шарлю, что такое страх, страдание и ненависть. Эти же чувства захлестнули Шарля сейчас, и он задрожал.
Мужчина, должно быть, угадал состояние Шарля и, развернувшись, торопливо пересек бульвар. На противоположной стороне он сбавил шаг и попытался смешаться с толпой возле метро.
На смену давнему страху Шарля вдруг пришло бешенство. Не владея собой, он бросился за этим человеком. Зеленый свет светофора горел только для машин, он даже понять не успел, как угодил под автобус. Шарль отлетел на мокрые плиты. В нескольких сантиметрах от его лица застыл бампер «Рено», гудели клаксоны, визжали тормоза, но он уже ничего не слышал, не мог ни встать, ни даже пошевелиться.
Как и все остальные внуки Клары, Готье обожал свою бабушку. И питал к ней достаточно уважения, чтобы не лгать. Вся ее жизнь была образцом мужества и здравого смысла, ее авторитет в клане Морванов был непререкаем, так что обращаться с ней, как с нервной старухой, было просто недопустимо.
– Мне нужна правда! – недрогнувшим голосом потребовала Клара.
И Готье, ни с кем не советуясь, выложил эту правду. Надежды нет, Шарль умрет. Это вопрос нескольких часов, быть может, дней. Почечное кровотечение остановить невозможно.
При этих словах Клара пошатнулась, и Готье подхватил ее, дал ей выпить несколько капель дигиталина. Шарля привезли в больницу Валь-де-Грас, в отделение профессора Мазойе, и Готье поместил дядю в отдельную палату. Результаты обследования и рентгена были неутешительны.
Даниэль тут же примчался на авеню Малахов. Два кузена позвонили Мари в контору, потом в Валлонг и решили немедленно отвезти бабушку в больницу.
К Шарлю вызвали самых крупных специалистов, но его состояние оставалось прежним. Он был в сознании, ему вводили сильные дозы морфия. Когда его мать, поддерживаемая Даниэлем и Готье, вошла в палату, он дремал.
– Шарль… – выдохнула она, приказывая внукам остановиться.
Бессильно откинувшись на подушке, обвитый трубками, ее сын выглядел беззащитным, как постаревший ребенок. Это зрелище было невыносимо. Он стойко встречал даже самые страшные беды и не прятался от опасностей. А теперь перед ней лежал беспомощный человек, от его былой ярости, холодности и силы не осталось и следа. Клара знала, что Шарль не будет бороться за жизнь.
Вцепившись в руку Даниэля, она сделала внукам знак пропустить ее вперед.
– Это я, мой дорогой, – помертвевшим голосом произнесла она. – Ты так меня напугал.
Шарль открыл глаза, попытался сосредоточить взгляд на матери. Взгляд его был мутным и бессмысленным, но он все-таки узнал Даниэля и Готье.
– Сколько мне осталось?
Говорил он с трудом, слов было почти не разобрать, но Готье прекрасно понял, о чем его спрашивают.
– Не знаю, Шарль… Мало… Очень мало…
Он не мог скрывать правду. Его профессиональный долг не позволял ему обманывать дядю в последние минуты жизни. Спокойным профессиональным жестом Готье взял руку Шарля, пощупал пульс, а тот обратился к Даниэлю:
– Где твой брат?
– В Валлонге. Он полетит самолетом, прибудет вечером.
Клара встала по другую сторону кровати, и внуки не мешали ей. К ее отчаянию примешивалась смутная тревога, и не только из-за Шарля.
– Я останусь тут, – проговорила она и опустилась на пластиковый стул.
Шарль повернул голову в ее сторону; от этого невероятного усилия на висках выступил пот. Серые глаза утратили металлический блеск от боли, заглушённой морфием, и взгляд снова стал мягким, как в молодости, как сейчас у Винсена.
– Мама, помешать мне ты не сможешь, – устало проговорил он.
Он не боялся смерти, он хотел только маленькую отсрочку, и Клара чуть не заплакала. Шарль не имел права уйти раньше нее, не мог опять убить ее и вынудить пережить грядущие муки.
– Пожалуйста, – чуть слышно попросила она.
Но Шарль снова погрузился в сон; Клара с трудом подавляла рыдания.
– Ты не выздоровеешь, если не выпьешь лекарство!
