– Юдифь, я здоров…
– Это с температурой сорок? Да ты весь в поту. Давай я сменю простыни.
Она протягивает ему свой голубой халат, и он смеется в ответ.
– Из тебя получится отличная медсестра! Запишись в Красный Крест! Если меня подстрелят, то мы…
– Шарль!
Нельзя напоминать ей о скором отъезде, повестка пришла два дня назад, а его, как назло, свалил грипп. Но сегодня утром он счастлив: ему становилось лучше, и скоро он вновь окажется за штурвалом самолета.
– Война скоро кончится. Не бойся, любимая, со мной ничего не случится.
Она протягивает ему одежду, а он хватает ее за руку и быстро притягивает к себе. Юдифь пытается подняться, но он не отпускает ее.
– Дети еще спят? – шепчет Шарль.
Скоро они разлучатся, а он все никак не может оторваться от нее.
– Я буду писать тебе каждый день, – обещает он, вдыхая запах ее волос.
Она уже не вырывается, а обвивает руками его шею и целует. Всю ночь она смотрела на него, когда он спал. И он это знал, потому что часто просыпался и видел в свете ночника нежный взгляд жены. На рассвете она встала и на цыпочках пошла гладить его форму. Эту работу она не доверит горничной. С сегодняшнего дня ее муж больше не мэтр Морван – молодой адвокат с большим будущим, а лейтенант Морван – военный летчик.
– Не забывай меня, – как-то странно говорит она.
Он ладонями берет ее лицо, немного отстраняет от себя. Он долго смотрит на лоб с черной челкой, в глаза с длинными ресницами, на тонкую бархатистую кожу, чувственный рот. Юдифь еще не подкрашена: она принесла мужу завтрак и лекарства, а теперь чай остывает.
– Я люблю тебя, Шарль.
Она произносит это одними губами. Он привлекает ее к себе, много-много раз повторяет ее имя. Внезапно им овладевает какая-то тревога, и, пытаясь рассеять ее, он так сильно обнимает жену, что та вскрикивает, и это не жалоба – это зов.
Глядя в белый потолок, Шарль ничего не понимал. «Не забывай меня», – просила Юдифь. Слова еще звучали у него в ушах. Забыть се? Нет, это невозможно! Она по-прежнему с ним, она никогда от него не отступит.
Воспоминания нахлынули на него, но он вернулся к реальности. Немец, больница. Почему судьба так изощренно настигла его? Через семнадцать лет встретиться на парижской улице – разве это случайность? А если бы он не попал под автобус, а догнал этого человека? Он что, задушил бы его прямо на бульваре? Картины из глубины карцера при свете дня вызывали у Шарля тошноту. Узнав своего палача, Шарль тоже испытал тошноту, и прошлое настигло его, как кошмар.
Опустив глаза, Шарль заметил Винсена, он стоял рядом с койкой, заслоняя Даниэля.
– Вы оба тут? – выдохнул он. – Это хорошо… Голос звучал хрипло, но не дрожал.
– Один, девять, три, семь, – проговорил он. – Легко запомнить, это год рождения Бет. Это шифр сейфа в моем кабинете. Вы откроете его все вместе, я так хочу.
Винсен нежно взял руку отца.
– Хорошо, папа. Тысяча девятьсот тридцать седьмой.
Лицо старшего сына было не узнать, и Шарль попытался улыбнуться.
– Подожди, я пока еще здесь. Хочу вам кое-что рассказать. Мари здесь?
– В приемной, вместе с Аленом.
– Что, и Ален приехал?
– Да, вместе со мной. Понимаешь, Готье хотел, чтобы…
– Могу представить, чего он вам наговорил, можешь не повторять. Теперь приведи их. Это вас всех касается.
Винсен не сразу выпустил руку отца, обеспокоенно взглянул на Даниэля и вышел из палаты. По коридору он прошел в маленькую комнату с бесформенными креслами. Навстречу ему рывком поднялась Мари.
– Он очнулся? Можно его увидеть?
За долгие часы ожидания слезы смыли макияж, и она выглядела очень растерянной. Готье строго- настрого запретил утомлять Шарля и толпиться у его постели. Клару и Мадлен он разместил в своем кабинете, двумя этажами выше, и пообещал, что придет за ними, если Шарль их позовет. Состояние дяди все ухудшалось; он мог умереть в любую минуту, но мог и продержаться еще несколько дней. Готье твердо решил оберегать бабушку: она не выдержит, если все это затянется.
– Он зовет вас всех, – сказал Винсен, глядя на Алена.
Тот удивленно посмотрел на него, не понимая, как эта фраза может относиться к нему.
– И меня тоже?
– Он сказал всех.
Они втроем вышли в коридор. У двери палаты стоял Готье, прислонившись к стене и засунув руки в карманы халата. Он вполголоса сказал Винсену:
