— Это он должен платить, а не ты. Это будет слишком просто!
— Надо также обеспечить и будущее Сирила, — настаивал Винсен.
— Ты не возьмешь меня такими аргументами. Ты подписываешь чек, а Виржиль умывает руки? Все забыто? Никогда.
Ален положил свою руку на руку сестры ласковым жестом.
— Мари, прекрати…
— Да, я знаю, ты его защищаешь, вы все трое его защищаете, но этого недостаточно, я тебя предупреждаю.
— Я его не извиняю, его трудно защитить, — ответил Ален. — Но ему не плевать, это ложь, я вижу его каждый день, я хорошо это знаю.
— Тем лучше!
Она резко оторвала руку и отодвинула тарелку.
— Я постараюсь говорить очень ясно, я хочу, чтобы он искупил вину. У Сирила это на всю жизнь, пусть у него тоже будет!
— Мари, — вздохнул Винсен, — важно защитить Сирила. Его инвалидность помешает ему, быть может, в карьере, которую он мог сделать. А наложение ареста на зарплату Виржиля не составляет настоящего искупления, ты это прекрасно знаешь. Назначь сумму, ренту, делай, как знаешь, я не буду возражать…
Он мог показаться очень убедительным, и Магали с интересом смотрела на него, удивленная своей чувствительностью к его голосу, нежности взгляда, его тоске.
— Это очень дорого тебе обойдется, Винсен! — сыронизировала Мари, барабаня пальцами по столу.
Ее неверие не обескуражило его, он был таким же упрямым, как и она.
— Проси, что хочешь, разори меня, если хочешь. — Заставь меня все продать, я согласен, я подписываю. Ни один адвокат не добьется большего, чем я способен дать Сирилу. Но дай мне спасти Виржиля.
— Зачем?
— Потому что это мой сын так же, как Сирил твой, то, что ты должна понять… Пока ты ожесточилась на него, пока правосудие будет его преследовать, Ален не может разделить с ним наделы.
— Мне на это плевать!
— Но не мне. У меня есть выбор — поговорить об этом с Сирилом, предложить ему, например, передачу моей доли в конторе Морван‑Мейер, что должно ему помочь в жизни. На настоящий момент ты ведешь юридическое дело вместо него, но он совершеннолетний, он имеет право на голос.
— Это коварно, Винсен, мне все это снится!
— Нет, как раз наоборот. Будь логична, в сравнении с тем, что тебе отсудят, то, что я предлагаю — непомерно.
— Я не хочу об этом слышать, — произнесла она холодно.
— Какая глупость, — яростно пробормотал Ален.
Была пауза, во время которой никто не дотронулся до еды. Потом Винсен нагнулся немного вперед, в сторону кузины.
— Тогда скажи мне, чего именно ты хочешь, и ты это получишь, но не говори мне это через твоих адвокатов! Я готов на что угодно. Правда, на что угодно, Мари, и это не пустые слова.
На этот раз вместо возражений она молча посмотрела на него. Он произнес последние фразы с той властностью, которой она не слышала от него раньше, так же, как это делал Шарль. Та же интонация, тот же язвительный взгляд. Это сходство поразило Алена и Магали, которые с любопытством смотрели на него.
— Я не знаю, — в конце концов, сказала она. — Может быть… Я об этом подумаю.
Но она уже догадывалась, что он сломил ее волю, и что она начинала слабеть. Он не был грубым, загнанным перед катастрофой, которая обрушивалась на Виржиля. Для последнего судимость была худшим. И его отец защищал его с тупой энергией, как раз с той, какую она проявляла по отношению к Сирилу.
— Извините, у меня работа, — пробормотала она, поднявшись.
Винсен схватил ее за руку, когда она выходила из‑за стола.
— Ты серьезно об этом подумаешь, Мари?
Он хотел уверенности, а не просто надежды, и он определенно походил на отца, может даже был еще более впечатляющ.
— Да! — бросила она вопреки себе.
Ален подождал, пока она дойдет до двери, прежде чем заявил:
— Ты дрался как лев, скажи тогда…
Они обменялись взглядами, полными взаимопонимания. Они оба нашли что‑то очень ценное, что одновременно ложилось на более чем сорок лет настоящей любви и недоразумение, в котором они никогда не признавались себе. Пока Винсен собирался ему ответить, Ален встал.
— У меня больше нет сигарет, пойду поищу табачный киоск. Закажите мне кофе, я вернусь.
Он, очевидно, хотел оставить его на несколько минут наедине с Магали, и Винсен не стал звать официанта, который спокойно мог выполнить то, чего хотел Ален.
Когда он ушел, Магали заявила:
— Сегодня утром, в самолете, он сказал мне, что если представится случай, он загонит вас с Мари в угол…
Винсен изобразил меланхоличную улыбку, понимая, что он был обязан Алену единственным настоящим разговором с Мари, какого у них не было уже несколько месяцев.
— Я думаю, что это все решит, но я очень боялся, когда он начал разговор! Знаешь, мы чертовски много ему должны. Ты, я и теперь Виржиль.
— Что тебя удивляет? Он тебя обожает, ты это прекрасно знаешь.
Она произнесла это как совершенно банальную вещь, с которой любой мог согласиться, но это было не так просто. Он встал, обошел стол и сел около нее на велюровую лавку.
— Есть что‑то, чего по телефону я не могу сделать…
Не спеша он приблизился к ее лицу и нежно поцеловал в уголок губ.
— Я умирал от желания сделать это, извини.
Смеясь, она смотрела на него в упор несколько секунд, потом обняла его за шею и вернула ему поцелуй со всей чувственностью, на которую была способна. Когда они остановились, то едва могли дышать и чувствовали себя немного неловко оттого, что повели себя, как дети, которыми уже давно не являлись.
— Я тебя хочу, — констатировал он странным голосом. — Я тебя всегда хочу, когда ты на расстоянии меньше, чем пять метров от меня.
— Успокойся, я уеду за семьсот километров отсюда, самолет улетает через два часа.
— Магали…
— Ты женат, Винсен.
— Но я люблю тебя! Моя жена, ею всегда будешь ты, даже если ты предпочла меня бросить и развестись.
Сказать это было для него таким облегчением, хотя она и побледнела, он не обратил внимания и продолжил:
— Ты уедешь, но ничто не помешает мне думать о тебе. У тебя кто‑нибудь есть?
— Я полагаю, что это тебя не касается.
— Да, это правда. Однако если ты одна, если ты не влюблена, я… Я стал тебе безразличен?
Он никогда не думал, что сможет задать этот вопрос, который его преследовал, и когда он это сделал, то испугался.
— Я должно быть, кажусь тебе очень претенциозным, очень…
— Непостоянным.
— Я?
— Да, ты! — вдруг взорвалась она. — С тех пор прошло пятнадцать лет, ты бросил меня в Валлонге и
