работа, которая была его вершиной, ответственность, которая вдохновляла. Он был, скорее, счастлив с тех пор, как Магали согласилась с ним увидеться, он сможет найти время, чтобы снова завоевать ее шаг за шагом так же, как продолжит следить за Тифани и Лукасом. Но Виржиль станет его провалом, бедствием, если подумать, что его старший сын стал его злейшим врагом.
То, что Беатрис над ним насмехалась, мало что значило для него, он не ревновал ее. Конечно, неприятно слышать, что Виржиль был забавным и молодым, каким не был он, но это не вызывало у него ни злости, ни боли обманутого мужа. Лишь мелкий, ничего не значащий укол его гордости. Зато он не хотел провести остаток дней в войне со своим сыном. Надо было его увидеть, поговорить с ним. Устранять разрушения, подписывая чеки, — этого недостаточно, он показал себя слабым: Виржиль заставил его по‑своему заплатить.
Фонари на фасаде загорелись, и Ален появился на крыльце.
— Что ты делаешь один в темноте? — он спустился по ступенькам, подошел, остановился в шаге от него и спросил: — У тебя плохие новости?
— Не совсем. Только…
— Магали только что звонила, — прервал Ален, — она забрала Виржиля из аэропорта, он сократил свой отпуск. Успокойся, он не явится сюда, думаю, он останется у матери или пойдет к кому‑нибудь из друзей, пока не уедет Сирил, но может ты…
— Он у нее? В Сен‑Реми?
Сначала не веря, Винсен испытал такое облегчение, что рассмеялся.
— Стерва! — воскликнул он. — А я последний из придурков. Еще немного, и это превратилось бы в фокус, неловкость, злопамятство, можно продолжать до бесконечности…
— Что ты говоришь?
— Ничего. Я расскажу тебе позже. Знаешь что? Я тебя обожаю!
Спонтанно он притянул Алена за шею и обнял его.
— Если бы тебя здесь не было, я не знаю, что бы со мной стало… Я помирюсь с сыном, согласен он или нет. Который час? Ты думаешь, я могу туда поехать сейчас?
— Дождись завтрашнего утра, только один день. Что тебя так волнует?
— Я не волнуюсь, я весел.
— Спасибо, Господи, это не часто с тобой случается!
Не обращая внимания на его реакцию, Винсен продолжал:
— Ты только что снял камень с моей души, я смогу спокойно развестись.
Играя, он потрепал Алена по волосам, прежде чем отпустить.
— В первый раз, когда я с тобой о ней говорил, я сказал, что ее зовут Беатрис, а ты мне ответил, что ее также могли звать Бекасин, это было предзнаменование! Я думаю, ты мой ангел хранитель…
— Конечно, нет!
— Да, да, ты всегда им был, даже когда кричал.
— И ты никогда не спрашивал себя, почему?
Вопрос застал Винсена врасплох, и он тщетно пытался ответить, потом покачал головой.
— Есть определенная причина?
Ален пожал плечами и изобразил жест беззаботности.
— Не бери в голову, — сказал он. — Кровная связь, может быть? Давай, иди спать, завтра великий день…
Он отошел от Винсена, слегка потрепав его по плечу, и направился к гаражу.
— Не забудь выключить свет! — крикнул он не оборачиваясь.
Когда Магали открыла жалюзи маленькой комнаты для гостей, Виржиль поморщился от солнца и закрыл голову подушкой.
— Вставай! — бросила ему мать громким голосом.
— У меня отпуск, — пробурчал он.
— Возможно, но внизу твой отец, и он тебя ждет.
Молодой человек разом выпрямился, посмотрел на нее, чтобы убедиться, что она не шутит, потом спросил не очень уверенно:
— Это ты попросила его приехать?
— Естественно, нет.
Она ободряюще ему улыбнулась, прежде чем покинуть комнату. На лестничной площадке она на секунду остановилась перед огромным зеркалом, рассмотрела себя без пристрастия. Винсен приехал, когда она еще красилась, что не оставило ей времени нанести помаду. Тем хуже, она подкрасится в галерее, но не могло быть и речи, что галерея откроется позже, она всегда была очень пунктуальна. Магали устремилась к винтовой лестнице, по которой в спешке спустилась на высоких каблуках.
— Ты никогда не падала? — спросил Винсен с упреком.
Он спокойно ждал в одном из кресел Кноль, а когда она проходила мимо него, схватил ее за руку.
— Когда я тебя снова увижу, Маг?
Нагнувшись к нему, она слегка коснулась его щеки кончиками пальцев, провела по морщинке до рта. Она не могла вспомнить, когда он в последний раз называл ее уменьшительным именем.
— Позвони в галерею. Ты мне расскажешь…
Прежде чем он смог отреагировать, она уже удалилась. Она взяла свою сумку со стеклянной консоли, схватила связку ключей и хлопнула дверью. Со вздохом недовольства он поднялся с кресла и сделал несколько шагов по ковру. Обстановка была для него слишком современной, но тем не менее хорошо подобранной. Хотя дом и был маленьким, внутри было одинаково хорошо как зимой, так и летом. В любом случае, Магали выбрала совсем другую атмосферу, нежели в Валлонге, здесь она действительно была у себя дома. Жан‑Реми, скорее всего, давал советы, помог ей в выборе стиля, что позволило избавиться от прошлого, и ей удалось прийти к отличному результату.
— Папа?
Неуверенный голос Виржиля заставил его обернуться. Его сын стоял на последней ступеньке, с босыми ногами, одетый в обтягивающие джинсы и белую футболку, его волосы были еще мокрые после наскоро принятого душа. Выделяющиеся на фоне загорелого лица зеленые глаза непреодолимо напоминали взгляд матери. Винсен внимательно на него посмотрел, с удивлением отмечая перемены. По крайней мере, одна вещь, в которой Беатрис не врала.
— Здравствуй, Виржиль. Твоя мать приготовила нам завтрак, я думаю…
Они дошли в молчании до кухни, немного смущенные, и сели с обеих сторон стойки на высокие табуреты из черного дерева.
— Ты сократил свой отпуск? — с осторожностью начал Винсен.
— Я не люблю Париж, и у меня не было ни малейшей причины там оставаться. Кстати, я видел твою жену вчера.
Он сам в этом признался, как если бы хотел от этого поскорее избавиться.
— Я знаю. Она была очень рада сообщить мне об этом.
— Рада? Почему?
Пространным жестом он уклонился от ответа и лишь пошутил:
— Когда ты лучше узнаешь женщин…
Вынужденное молчание разделило их на несколько мгновений, первым заговорил Виржиль, но слишком быстро и подчеркивая каждое слово.
— Мне надо поговорить с тобой о Сириле; я думаю, ты пришел для этого!
— Не только… Расскажи мне о себе тоже.
— Ну, хорошо, все связано, эта драка не освободила меня от него, а наоборот — я думаю о нем все время.
Молодой человек, нервничая, схватил себя за волосы, опустил глаза на свою мятую футболку. Напротив, его отец был как обычно элегантен, в безупречной небесно‑голубой рубашке, вокруг него распространялся легкий запах одеколона, на его запястье были надеты очень плоские часы.
— Я бесконечно сожалею, что был так жесток, — сказал он решительно. — И тем более по отношению к Тифани…. Я ее очень люблю, она должна меня ненавидеть, это естественно. Что касается тебя, я
