Видение пропало. Только виски покалывало.
Теперь Виктор знал, что Валюшка за этим огромным поваленным стволом, сидит на влажной мертвой земле и не может подняться.
Виктор попытался сглотнуть. Окликнул:
— Валюша!
Кажется, кто-то отозвался. То ли стон, то ли жалобное хныканье. Виктор обогнул гниющий ствол. И увидел, что дальше лес обрывается. Впереди — черная земля. Серыми тушами — остовы огромных деревьев. Валя сидела, прислонившись спиной к коряге, на темной гнилой хвое. Виктор узнал ее по одежде. Сама девчонка изменилась до неузнаваемости: круглые щеки запали, глаза ввалились, по-заячьи остро выдались вперед зубы.
— Витенька! — она протянула тонкие прозрачные руки с длиннющими ногтями.
Упитанная двадцатилетняя хохотушка за пятнадцать минут превратилась в ходячий призрак. Скелет, обтянутый кожей, обряженный в тряпки.
«У нее последняя степень дистрофии», — мелькнула мысль.
— Валюшка, скорее отсюда! — Виктор протянул ей руку.
— Не могу... — Она плаксиво скривила губы.
Он подхватил девчонку на руки. Весила она всего ничего... цыпленок. Но у Виктора почему-то подкосились ноги. Он едва не упал. Но все же сделал шаг, другой, третий. Обогнул проклятый ствол. И тут Валюшка выскользнула у него из рук. Брюки ее были перемазаны чем-то липким, вонючим.
Следом и сам Виктор опустился на землю: ноги не держали.
«Она мочилась и гадила под себя...» — сообразил он, вытирая ладони о влажную гнилую хвою.
Потом вспомнил про «Дольфин». Вытащил из кармана. Бутылка была полна до краев конденсатом. Хотя Виктор пил из нее всего несколько минут назад. Он сполоснул руки, сделал пару глотков и протянул бутылку Валюше:
— Пей!
Она послушно глотнула. Ее тут же вырвало. Он заставил ее выпить еще. Поднялся, ухватил девчонку за шиворот и поволок за собой по влажной хвое. Не дойти. Еще два шага — он рухнет. И уже не встанет. Виктор вспомнил про пищевые таблетки. Вытащил свободной рукой упаковку из нагрудного кармана, закинул в рот три штуки. Они пахли плесенью, во рту тут же раскрошились. Виктор заставил себя проглотить горькое крошево.
Дорога рядом, всего в сотне шагов... и чего эта дура так далеко забралась... идиотка... дорога... спасение... В мортале лучше всего идти дорогой... самый безопасный путь — по дороге.
Он понял, что сейчас упадет. Крикнул:
— Ребята!
Не узнал свой голос — слабый, сиплый. Не услышат.
Но его услышали. Подбежали Арутян и Борька.
— Что слу... — Слова замерли у лейтенанта на губах: увидел Валюшу. — О Господи! — только и выдохнул он.
Рузгин и Эдик подхватили девушку, потащили к вездеходу. Виктор, пошатываясь, побрел следом, непрерывно глотая воду из «Дольфина». Бутылка тут же наполнялась вновь.
Валюшу усадили на сиденье в вездеходе, но она сползла на пол.
— Ребята, поесть, — бормотала и тянула, как ребенок, к ним руки.
Димаш открыл для нее банку консервов. Она схватила, принялась жадно выгребать содержимое пальцами.
Все сразу почувствовали зверский голод, накинулись на консервы. Димаш открыл банку для Виктора.
— Виктор Павлович, да на вас лица нет. Что такое?
Виктор провел ладонями по лицу. Щетина отросла, как за неделю. Щеки ввалились. Голода он не чувствовал — лишь тупую боль в желудке.
«Нельзя есть много сразу, надо по чуть-чуть, понемногу», — остерег сам себя.
Но бесполезно: он слопал одну банку и тут же накинулся на вторую. Остановиться не было сил.
— Эй, кто усадил эту дуру на мое сиденье? — возмутился Гришка Савин. — Она мне все сиденье измазала. Поглядите! Вот гадство!
— Хватит орать! — напустился на них Эдик. — Надо ехать дальше. Скорее! В вездеход!
— Да там Валька на полу лежит, обосралась в мортале, вонища! — заявил Савин.
— Пусть переоденется! — приказал Эдик.
— Погодите! — Виктор спрятал банку с недоеденными консервами в карман. — Куда мы едем? Зачем? Это ловушка. Мы не сможем проехать мортал. Надо поворачивать назад. Иначе Валюша умрет. И мы все — тоже.
— Чего ты там спикаешь, кретинос! — шагнул к нему Эдик. Сам на себя не похожий: глаза как уголья, губы трясутся. Правая рука на кобуре, дрожит. — Струсил, да? Трус? Да?
— Это не трусость. — Элементарный здравый смысл. Летом нельзя соваться в мортал. Это известно
