Элий зашагал по мощеной камнем тропинке вдоль дороги. Одет он был как крестьянин: линялая синяя туника и грубые сандалии. Старая шляпа прикрывала голову. Римляне обычно ходят с непокрытой головой. Удел философов – носить шляпу в знак своей многотрудной умственной деятельности. И еще – это удел крестьян, работающих под палящим солнцем. Сейчас Элий в самом деле походил на философа – толстая суковатая палка, на которую он опирался, бредя вдоль дороги, хромота и шляпа – все как нельзя лучше подходило для этой роли. За последние дни он сильно похудел, небритые щеки запали, а из-за лихорадки, вызванной ранами, в глазах появился сумасшедший блеск. Мимо проносились авто, обдавая его бензиновым угаром, то и дело на мостовую со звоном сыпались монетки – римляне щедры к философам, хотя зачастую ничего не понимают в проповедях многочисленных школ. Поначалу Элий игнорировал подаяние. Но потом вспомнил, что у него нет денег, и стал подбирать милостыню. Он находил свое положение забавным. Когда он остановился возле фонтана напиться, и какой-то толстяк, отдыхавший в тени фигового дерева, поинтересовался, к какой школе принадлежит странствующий философ, Элий отвечал без колебаний, что к школе стоиков.
– Нет, это не по мне, – отвечал толстяк, ухмыляясь. – Я предпочитаю Эпикура. Съел, выпил, бабенку трахнул, все при мне. Страданий надо избегать, а не сносить их, как учат твои выжившие из ума старцы. Ну, что ответишь?
Элий улыбнулся:
– «Пойми же, наконец, что в себе самом ты имеешь более совершенное и божественное, нежели то, что вызывает страсть, или вообще, что влечет тебя»[103].
Толстяк несколько минут сидел, насупив брови, пытаясь уяснить смысл сказанного. Потом предложил:
– Тебя подвести?
Но Элий отрицательно покачал головой и двинулся дальше.
Элий рассчитывал пешком добраться до Рима. Задача эта лишь на первый взгляд казалась невыполнимой. Бредущий по обочине путник менее заметен и менее уязвим. Прежний Элий не мог пуститься в дорогу как простой бродяга. Нынешний шел и не уставал. Он изменился, стал другим, внешне и внутренне тоже. Связь между ним и его гением нарушилась еще больше. Гений не поспевал за человеком. Он искал сенатора в тоге с пурпурной каймой и не обращал внимания на бродягу в линялой тунике. Нищий и бродяга мог победить. Сенатор – только проиграть. Элий не пытался останавливать проезжающие мимо машины. Скорость авто давала лишь иллюзию выигрыша, к тому же Элий мог подвергнуть водителя смертельной опасности.
Только сейчас, бредя вдоль дороги, он заметил, что на ветровых стеклах грузовиков появились вновь, как в пору его детства, портреты Калигулы. Он никогда не мог понять, чем сумасшедший тиран привлекает людские сердца. Но, видимо, всегда находятся люди, кого фраза: «Пусть ненавидят, лишь бы боялись» [104], приводит в восторг. Элий почему-то не замечал этих портретов, разъезжая в пурпурной «триреме» сенатора.
Шагая по тропинке, беглец непременно касался рукой каждого милевого столба, каждой гермы, каждой гробницы, и читал имена усопших, если надписи можно было разобрать. И вдруг почувствовал, что он счастлив. Счастлив, потому что существует бирюзовое небо, шатры пиний, зеленая трава, мраморные гробницы, счастлив, потому что существует Рим. Он ощутил это куда явственнее даже, чем в тот день, когда надел впервые сенаторскую тогу и занял место на мраморной скамье в курии. Элий остановился возле старинной гробницы и несколько минут поглаживал ладонью нагретый солнцем мрамор, стараясь запомнить это ощущение счастья. Он знал, что пережить подобное заново ему придется не скоро.
У Элия был пистолет с полным магазином – он выторговал его у хозяина домика, где останавливался этой ночью, в обмен на золотое кольцо с печатью. Предварительно Элий сломан печать, чтобы никто не мог ею воспользоваться. Так более тысячи лет назад поступил Гай Петроний, ускользая в царство теней из лап Нерона. Ломая печать, Элий не мог не вспомнить Арбитра Изящества. В этом повторе было нечто комичное. Знаменитый автор «Сатирикона» смог бы по достоинству оценить положение, в котором очутился сенатор. Один из знатнейших людей Империи, родственник Августа, удирал пешком от неизвестных убийц.
Всякий раз, едва машина тормозила, Элий прятался за гробницу и вытаскивал пистолет. Обычно водитель, потеряв из виду одинокого путника, которого собирался подбросить до ближайшего городка, ехал дальше, не утруждая себя поисками.
«Милосердие римлян так же коротко, как и их волосы», – заметил Элий.
И тут же упрекнул себя в том, что он несправедлив: машины тормозили часто.
Авто очередного доброжелателя проехала мимо, Элий выбрался из своего убежища и заковылял дальше. Сзади вновь послышался рев мотора. Элий оглянулся. Шикарный молочно-белый «кентавр» мчался на предельной скорости. За тонированными стеклами нельзя было различить сидящих. Машина летела прямо на него, не сбавляя скорости.
Это
Все, что оставалось Элию – это подпрыгнуть в воздух, чтобы избежать лобового удара. Благодаря обтекаемой форме «кентавра» и своему инстинктивному умению группироваться, Элий перекатился по капоту, оставив от удара спиной на ветровом стекле сетку бледно-фиолетовых трещин, вылетел на крышу и оттуда скатился на землю. Машина не остановилась, а, взвизгнув тормозами на повороте, рванулась дальше. От сильнейшего удара сердце Элия остановилось. Гэл на расстоянии почувствовал это и радостно засмеялся. Гений Элия освободился наконец от своего несговорчивого подопечного.
Фабия вошла в свой таблин и поразилась неожиданной темноте. Кто-то задернул плотные шторы, и оттого днем в таблине царил полумрак. Постепенно проступали знакомые очертания предметов. Вот чашка с недопитым кофе на столе. И машинка. Заправленный в нее чистый белый лист изогнулся в ожидании. Но еще не напечатано ни одной литеры. А стоит ли вообще начинать? Вся эта затея с библионом – глупая игра. Фабию не интересует судьба Траяна Деция. Какое ей дело до того, что он спас Рим и основал династию? Куда интереснее писать истории из жизни современных обитателей Рима! Она отчетливо представила героиню еще не написанной книги: красивая женщина стоит у окна и смотрит на залитый солнцем сад. Кофе остывает в кружке, а в пишущую машинку заправлен чистый лист.
– Так ты вернулась, домна! – Голос из полумрака, не смотря на ярость, казался нечеловеческим.
Удар в лицо был не сильным, но болезненным. Фабия отшатнулась и, потеряв равновесие, ударилась о стену. Она зажмурилась и попыталась прикрыть лицо руками. Нападавший схватил ее за ворот платья и вновь ударил в лицо, в этот раз сильнее. Он бил не кулаком, а каким-то предметом. Удар рассек губу, и Фабия ощутила, как теплая капля крови потекла по подбородку. От гостя исходил странный запах. От возбужденного человека должно пахнуть потом. От этого пахло, как от лампы, горевшей всю ночь. От него пахло огнем…
– Гений! – Она открыла глаза.
Перед ней был ее таинственный соавтор – черноволосый красавец с правильными чертами лица и надменно изогнутым ртом. Теперь Фабия поняла, чем он ее ударил. Это была книга. «История Рима» в твердом переплете. Этот переплет и разбил губу.
Фабии вдруг сделалось смешно.
– Я плохо пишу, да? За это ты меня ударил? И правильно… За это следует бить, жестоко бить.
– Пишешь? При чем здесь идиотские сочинения? Где книга, в которой начертано пророчество?
Так вот он о чем! Неужто знает? Впрочем, глупо себя обманывать. Конечно, знает. Так же, как и
– Она спрятана. Гений не может до нее коснуться.
– А человек может? – Фабия кивнула. – Покажи мне книгу.
Фабия отперла тезариус и вытащила свинцовый ларец.
– Я не могу открыть крышку при тебе, если ты хочешь остаться в живых…
Гений знал, что она говорит правду.
– Что там написано?
–
– Кто написал
Фабия почувствовала, как комок подкатывает к горлу и мешает говорить.
