– Ты приманка для волка, о котором я тебе говорил. Так что сидеть тебе здесь, пока волк не появится.
В дома царила гулкая тишина. Еще совсем недавно здесь жили двое счастливых людей, влюбленных друг в друга. А теперь…
Курций бесцеремонно осматривал спальню сенатора. В отличие от прочих покоев, спальня выглядела почти аскетично. Старинные фрески украшали стены. На столике старинный телефонный аппарат из бронзы и слоновой кости. На узком деревянном ложе Элия не было даже белья, никто не ждал его возвращения.
Вер был уверен – Элию не понравится это вторжение.
– Какое странное совпадение… – прошептал Вер. – Я, ты, Элий, Корнелий Икел… Мы вновь сошлись.
– О чем ты?
– Моя мать и старший брат Элия Тиберий служили в специальной когорте «Нереида» Второго Парфянского легиона. И погибли в один день. А ты, седой комар, остался жив. Ты должен мне и Элию по жизни, запомни это.
Курций перестал рыться в шкафу и повернулся к Веру:
– Ах, вот оно что… То-то я заметил, что тебя трясет, едва услышишь слово «Нереида». Но ты обратился не по адресу, парень. Твой должник – Корнелий Икел. А я в то время валялся в больнице. Знаю одно: наша когорта была самой лучшей, в тот момент мы стояли в Нижней Германии. Я хорошо помню многих. Нормальные парни и девчонки, еще ни разу не нюхнувшие пороха. Почти все патриции, но не слишком этим кичились. Хорошие, честные ребята. Многие – последние в своем роду, но не пытались добиться отсрочки, хотя имели право. А об остальном можешь поинтересоваться у Икела. Когда мы его сцапаем. Я тоже с нетерпением жду встречи.
Вер и сам подозревал, что Курций ничего не сможет ему рассказать. Но все равно он был разочарован. Сердце Вера билось как сумасшедшее. «Нереида»… «Нереида»… «Нереида»… – звучало в ушах с каждым ударом.
– Я спущусь вниз, – сказал Вер.
– Только не зажигай свет, – предупредил Курций. – Пусть думают, что добыча легка.
– А ты прекрати рыться в вещах Элия, – посоветовал в свою очередь Вер.
– Ищу что-нибудь, что может натолкнуть на след насильника.
– В спальне Элия? Ты рехнулся! – оскорбился Вер за друга.
– Пятна спермы и пятна крови можно найти в самых неожиданных местах. И не надо щепетильничать – римские вигилы все здесь перерыли до меня.
И Курций вернулся к своему занятию. У старого вигила был песий нюх, он отыскивал следы там, где их не могло быть априори. И находил. Вот и сейчас на нижней полке в шкафу под стопкой одежды обнаружил старую папку, о которой и сам владелец наверняка позабыл. Ничего ценного в папке не было, кроме нескольких старых фотографий и одной пожелтелой бумаги. Но эта бумага заинтересовала Курция.
С наступлением темноты выла собака. Заунывно и без перерыва. Пожилой толстый вигил вытер платком взмокший лоб и, тяжело вздохнув, вышел из здания железнодорожной станции. Ночь была тихой и душной, даже фонтан возле святилища Меркурия журчал как будто с неохотой. От жары звезды казались каплями пота, выступившими на черной коже небосклона. Одна капля-звезда, не удержавшись, покатилась вниз, за ней другая. А собака продолжала выть.
Вигил спустился по истертым мраморным ступеням и направился к полосе кустов, что тянулись вдоль насыпи. Белое пятно электрического света прыгало по кустам лавровых роз, усыпанных красными цветами. Дорожка, мощеная камнем, в темноте казалась ослепительно белой, неземной. Потусторонней.
«Дорога ведет прямо в Аид», – подумал вигил, и не ошибся.
Человек лежал поперек дорожки, выпростав одну руку и поджав другую. По тому, как распласталось тело на камнях, вигил понял, что человек мертв. Толстяк, кряхтя, склонился над мертвецом, луч фонарика метнулся из стороны в сторону, отыскивая голову. Не сразу вигил сообразил, что влажно блестящий черный бугор и есть человеческое лицо. Вигил помянул Орка, присел на корточки и тронул руку лежащего – не для того, чтобы определить, жив ли тот или мертв, но лишь затем, чтобы хоть что-то узнать об умершем – молод он или стар, горожанин, или житель соседней деревни. Судя по ладони, человек был стариком и горожанином. Вигил поискал на поясе убитого кошелек. Кошелька не нашел. Ограбление? Но тут же заметил на запястье золотой браслет. Нет. Кто-то хотел, чтобы подумали на ограбление. Убийство (теперь вигил уже не сомневался, что это было убийство) произошло из-за чего-то другого.
– Он мертв? – спросил голос из темноты.
Вигил поднял голову. Перед ним стоял молодой человек в шлеме с крылышками. В руке жезл, обвитый двумя змеями. Вигил перевел взгляд на ноги незнакомца. Так и есть, сандалии тоже крылаты. Не иначе – актер, поспешающий прямо в костюме со спектакля… Вот только… Нигде поблизости театра нет. До Рима от этой станции всего пять миль, и жители на спектакли ездят в столицу. К тому же вигил не слышал, как этот человек подошел. Незнакомец явился ниоткуда. Уж не сам ли Меркурий, покровитель путей сообщения, слез со своего пьедестала в святилище и теперь расхаживает вдоль насыпи и проверяет… Одним богам ведомо, что он там такое проверяет. У вигила противно похолодело внутри. Он хотел подняться, но не было сил. И он так и остался сидеть на корточках возле тела.
– Откуда шел пассажирский поезд? – Незнакомец спрашивал раздраженно и зло.
У вигила не было никакого желания ему перечить.
– Из Вероны. Я могу позвонить в префектуру? – трясясь всем телом, спросил вигил.
– Значит, Верона, – проговорил Меркурий задумчиво.
Сандалии на его ногах трепыхнулись. И он шагнул в ночное небо, как люди шагают в пустую комнату. И исчез. Бледный светляк взмыл вертикально вверх. И след за ним долго светился в ночи и не таял.
– О боги, – только и выдохнул вигил.
За окном давно стемнело. Юний Вер прогуливался по атрию в доме Элия, дожидаясь… чего? Он и сам не знал, чего ждет от этой ночи. Но уж чего-то важного, значительного – непременно. Духота накатывала волнами. Кружа по атрию, Вер то и дело наклонялся к бассейну и черпал воду, смачивая лицо и шею. Тогда отражение бронзовой Либерты начинало рябить, и, факел, отделившись от мускулистой руки, подплывал к самому бортику мраморного бассейна.
– Ну что, богиня, – фамильярно обратился Юний Вер к бронзовой Свободе, – по-моему, для тебя в Риме настают плохие времена. Пора бы тебе спуститься на землю да приструнить расшалившихся граждан.
Либерта не отвечала, смотрела прямо перед собой. Позолоченный острозубый венец на ее голове слегка светился.
– Если имеешь глупость думать, что люди тебя любят, – продолжал рассуждать Вер, – то глубоко заблуждаешься. Люди лишь делают вид, что поклоняются тебе. На самом деле они бегут от тебя. Всю жизнь. Только такой сумасшедший, как Элий мог устроить в своем доме твой алтарь.
Так и не дождавшись ответа от бронзовой собеседницы, Юний Вер вновь принялся расхаживать по атрию, рассматривая бесчисленные гипсовые и восковые слепки, выставленные на дубовых полках. В большинстве своем это были копии восковых масок императоров, начиная с Траяна Деция. Но даже в этом случае ряд был не полным, ибо к тому времени, как Траян Деций сделался императором и основал династию, род Дециев уже насчитывал около шестисот лет. Вер с удивлением отметил, что ни капли не завидует Элию. Разговаривая с Кассием Лентулом в Колизее, он пытался представить себя ненавистником аристократии, злопыхателем и бунтарем. И вот теперь, рассматривая эту портретную галерею, Вер понял, что и зависть, и ненависть он всегда лишь изображал. Он просто чувствовал себя
От всех Вер как будто огражден стеной, и попытки пробить ограду лишь увеличивают ее толщину. Красавец-атлет, исполняющий желания гладиатор; плебей, но при этом гражданин Рима, а значит, и мира – то есть все в одном лице. Выдающийся и обычный. Но, находясь в самой гуще событий, он страдал от одиночества, как от аллергии – каждодневно, мучительно, без надежды на излечение. Патриций Элий, напротив, не знал этого недуга вовсе. Элий был своим в Афинской академии, на арене, в сенате. Он с легкостью наживал себе врагов, но и друзья всегда находились.
Вер остановился возле полки с восковыми масками ближайших родственников Элия. Вот дед сенатора –
